Было поздно, когда мы съ Южакинымъ оторвались отъ книги стараго Нюрнберга, отъ тишины и ночного звѣзднаго неба.
Когда я вошелъ на цыпочкахъ въ комнату — Крысаковъ не спалъ.
Онъ лежалъ на кровати, разметавъ руки, красный и всклоченный, съ мучительнымъ выраженіемъ блуждавшихъ по потолку глазъ, и слабо стоналъ.
— Грудь болитъ? — какъ можно ласковѣе спросилъ я.
Онъ слабо двинулъ рукой.
— Говорилъ вамъ, Крысаковъ не ѣсть пятой порціи кровяной колбасы, — мягко попенялъ я, — не ѣлъ же Мифасовъ.
Его гласки зловѣще вспыхнули, а въ горлѣ заклокоталъ хриплый, но довольный смѣхъ.
— Мифасовъ свое получитъ… Обратили вниманіе, какъ онъ корчился, когда я спросилъ третью порцію?
— Обратилъ, — солгалъ я… — Тоже небось, иноземцевы принимаетъ… Желудокъ то у него…
Крысаковъ остановилъ меня тяжелымъ, презрительнымъ взглядомъ.
— Не подлизывайтесь, Сандерсъ… — криво усмѣхнулся онъ. — Вы отлично понимаете, что у Мифасова не можетъ болѣть желудокъ, если объѣлся я… Я говорю про нравственный мученія, иноземцевы капли здѣсь не причемъ.
— Я, кажется, сказалъ — валерьяновы…
— Не лгите! — крикнулъ онъ съ несдержанностью больного. — Вамъ мало, что я васъ нарисую плѣшивымъ, какъ цвѣтная капуста, — вы будете еще и колченогимъ… О-о!. Охъ… о, Боже мой… О, моя грудная клѣтка…
— Узка она вамъ?.. Крысаковъ… Крысаковъ, что съ вами?!
Онъ съ блуждающими глазами, распухшій, приподнялся съ подушекъ… Его глаза метались по бѣлымъ обоямъ и идеально чистымъ занавѣскамъ. Предметомъ, на которомъ становились Крысаковскія глазки, была песочница… съ нѣсколькими окурками.
— Наконецъ-то! — прошепталъ больной. — Наконецъ — единственное мѣсто, гдѣ не такъ чисто… Боже, благодарю тебя…
По его лицу разлилось тихое чувство благодарности. Я начиналъ его понимать.
Ему тѣсно здѣсь, среди неизмѣнной нѣмецкой чистоты и аккуратности, неумолимой и безбрежной, какъ Сахара… И вотъ, крохотный оазисъ — песочница, и, измученный, онъ бросается къ нему, въ надеждѣ тѣни и отдыха.
— Сандерсъ, — тихо и умоляюще прошепталъ онъ… — Сандерсъ… придвиньте немного эту песочницу… Не въ службу, а въ дружбу, Сандерсъ… Вамъ будетъ достаточно, если я васъ нарисую себѣ до плеча? Что? до уха?.. До уха Мифасову?.. Не стесняйтесь, Сандерсъ — для васъ я готовъ на многое… Вотъ такъ… спасибо… Бросьте туда еще эту бумажку и поищете, нѣтъ ли у меня въ карманѣ окурковъ… Есть?.. Бросьте ихъ на полъ, Сандерсъ! Смѣлѣе, другъ, смѣлѣе! Браво, браво, Сандерсъ!!
— Вамъ вредно такъ волноваться, Крыса…
