— Позвольте мне сказать, барон фон-Юнг, что ваши мнения, хотя и справедливые в главном, во многих пунктах подрывают уважение как к вам лично, так и к университету, членом которого вы считаетесь. Во многих отношениях они даже недостойны серьезных возражений. Я бы сказал даже еще больше, если бы не боялся оскорбить вас — здесь говоривший дерзко усмехнулся. Я говорю, что мнений, подобных вашим, я не ожидал услыхать от дворянина.
Когда Герман окончил свою двусмысленную тираду, все глаза обратились на барона. Он побледнел и затем весь вспыхнул. Потом он уронил свой носовой платок, и когда нагнулся поднять его, я увидал его лицо, которое не было видно никому другому из сидевших за столом. Оно все сияло насмешкой, составлявшей его естественное выражение, но не знакомой никому, кроме меня, который видал его, когда мы бывали одни и когда барон не стеснялся. В следующую секунду он стоял, гордо выпрямившись, смотря прямо на Германа, и такой быстрой, полной перемены в выражении лица мне никогда не приходилось наблюдать. В первое мгновение я даже думал, не ошибся ли я, и не действует ли барон действительно серьезно. Он, казалось, весь кипел негодованием и побледнел как смерть. С минуту он молчал, очевидно, стараясь овладеть собой. По-видимому, успев в этом, наконец, он потянулся к графину, стоявшему рядом, и, крепко держа его, начал:
— Против всего, что вы высказали, mein Herr Герман, можно возразить так многое, что я не имею ни времени, ни желания вступать в препирательства. Но ваше замечание, о несоответствии моих взглядов с достоинством дворянина настолько оскорбительно, что мне остается только один способ действия. Но, как хозяин, я обязан быть вежлив с своими гостями и с вами, как гостем. Поэтому, вы извините меня, если я, вследствие этих соображений, несколько отступлю от обычного образа действия дворянина, когда ему нанесено личное оскорбление. Вы извините меня также, если я попрошу вас несколько напрячь ваше воображение и на минуту счесть ваше отражение в том зеркале за самого Herr'а Германа. Таким путем будет устранено всякое затруднение. Я швырну этот графин с вином в ваше отражение в зеркале, и таким образом исполню, если не буквально, все, на что меня может вызвать ваше оскорбление, и вместе с тем избегну физического насилия над самой вашей персоной.
С этими словами он бросил графин с вином в зеркало, висевшее как раз напротив Германа. Барон ловко попал в свою цель, а зеркало, само собой разумеется, разлетелось вдребезги. Все присутствовавшие вскочили и, за исключением Ритцнера и меня, поспешно удалились. Когда Герман вышел, барон шепнул мне, чтоб я последовал за гостем и предложил ему свои услуги. Я согласился, сам не зная, как поступить с таким смешным поручением.
