— Будь послушной, дорогая Верочка! Любим тебя. Мама и папа.
Нина развернулась и выбежала на улицу под слепящее сентябрьское солнце. Ей хотелось расплакаться, закричать, рассказать первому встречному о том, что она увидела. Какая ложь! Какой бессовестный обман! Но потом Нина сообразила, что ее мама по-настоящему любит Веру, что эта чудовищная ложь — ради нее.
Стоя у входа на почту, она старалась унять стук своего маленького сердца.
«Хорошо, что Вера уехала, — убеждала она себя. — Теперь она не узнает того, что узнала я».
Телефонный звонок прервал течение ее мыслей. Телефон звонил почти ежечасно, но Нина решила не поднимать трубку. Должно быть, опять эти ювелиры с Чарльз-стрит. Нина никого не хотела видеть. Она слишком устала, чтобы с кем-то разговаривать. Последние несколько ночей выдались на редкость тяжелыми. Боль вместо сна. Синтия все старалась уговорить ее регулярно принимать таблетки.
Со своего поста у окна Нина разглядывала наметенные недельной непогодой глубокие сугробы. Украшенные праздничной иллюминацией деревья вдоль аллеи серебрились изморозью. На другой стороне авеню припаркованные машины сгрудились у снежных куч. Нина любила сидеть в гостиной. Эта комната стала ее любимой из-за высоких окон, дававших много света. Да и акустика здесь была замечательная, а Нина любила послушать музыку. Единственный недостаток этого места заключался в щели в среднем окне, через которую холодный воздух проникал в помещение. Два года назад верхнее стекло умудрилось опуститься на добрый дюйм, но Нина решила не беспокоить никого жалобами. В теплые месяцы года она эту щель даже не замечала. Исключение составляли ветреные дни, когда сквозняк зловеще шевелил венецианскими жалюзи.
Сегодня жалюзи были подняты. Увядший коричневый лист, словно последний привет осени, пробрался в щель между рамой и стеклом, скользнул вниз и тихо опустился на подоконник. Нина долго смотрела на него, потом протянула руку и озябшими пальцами дотронулась до тонюсеньких прожилок.
Почему никто, кроме нее, не замечает щели? Этот вопрос казался Нине очень важным. К ней редко приходили гости. Синтия была, пожалуй, единственным человеком, который подолгу засиживался в этой комнате, громким голосом задавая множество вопросов, в то время как в кухне готовилась еда. Уборщицы — Мария и ее команда безымянных шумных помощниц, которые раз в три недели в спешке носились по комнатам, — слишком торопились, чтобы замечать мелочи. Вряд ли хоть одна из них снизошла до того, чтобы протереть подоконник.
