— Пойдемте. В доме теплее и есть горячая вода и чай.
И я встал и вошел. Холод не давал времени на размышление или удивление. Кто долго был лишен тепла, поймет меня, уставшего и обезволенного, готового разбить витринное стекло магазина. Если бы у меня была рука длиною в сорок километров, я протянул бы ее и взял ключи, лежащие на подоконнике, но такой руки не было, и я вошел и только здесь, ощутив полновесное тепло, осознал, как же страшно я замерз.
Она включила свет в прихожей, и я увидел, что квартира совсем крохотная. Я никогда раньше таких не видел. Единственная комната немногим превосходила кухню, к тому же не было балкона.
— Садитесь, — сказала женщина, указав на диван, после того как я наконец справился со шнурками — пальцы не слушались, — я включу воду. Хотите чаю?
Я отрицательно повертел головой: язык и губы отходили от мороза неохотно, казались толстыми и чужими.
Она ушла в ванную комнату, и я услышал гудение водопроводного крана. Тело охватила мелкая дрожь. Я не знал, хорошо это или плохо. Снял носки. Ступни были белые, точно гипс, и когда я дотрагивался до них, ничего не чувствовали.
— Разотрите, — послышалось надо мною. — Это поможет. — Она стояла рядом и протягивала мне большую пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. Я осторожно поднес горлышко к носу, и меня передернуло.
— Это спирт, — сказала женщина и села в маленькое кресло, устало повесив голову. Я не обращал на нее внимания, озабоченный своими гипсовыми ногами. Если это был сон, и я проснулся в тот момент, я не смог бы вспомнить о ней ничего — только голос и легкое, почти осеннее пальто с большими квадратными пуговицами.
Спирт сделал свое дело. Вскоре появилось ощущение, что в кожу вонзилось множество горячих тонких игл. Было неприятно и приятно одновременно, как ни странно это звучит. Кожа порозовела, лед, забивший поры, — растаял. Покалывание сменилось нестерпимым зудом. Хорошо, что женщина ушла проверять воду, и я мог делать зверские гримасы и скоблить свои ступни ногтями без всякого ущерба для авторитета.
Потом я лежал в горячей ванне, и пустынная улица, пятнистая от скупого света фонарей, и большое магазинное окно, на которое я смотрел с полубезумным вожделением, казались жуткой фантасмагорией. Казалось, я хлопнул дверью такси и сразу погрузился в эту воду, окруженную белым кафелем и едва уловимым ароматом мыла.
Жалко, что не было возможности одеться во все свежее. Женщина сказала, что у нее нет ничего мужского, и почему-то извинилась, будто ангел, пришедший среди беспроглядности новолуния, мог быть хоть в чем-то виноват перед жалким человеком, замерзающим в окружении равнодушных домов.
