Я остановился, оглядывая большие окна, озаренные мертвенным люминесцентным светом. Сколько времени понадобится патрульной машине, чтобы приехать за мною? Впрочем, помещение не успеет промерзнуть в любом случае. Отойду подальше от выставленного стекла и, разувшись, прижму ноги к батарее. Сколько стоит стекло, не имеет значения. Новые ноги мне точно не купить. Выбрал самый последний проем, за которым смутно виднелась холодильная витрина. Разобью и уйду в противоположную часть магазина, подальше от всего, что напоминает о холоде.
Если бы я спас умирающего, разбив среди ночи окно аптеки, кто осудил бы меня? К черту закон. Он не помог мне, когда я остался с морозом один на один, и я не стану замерзать, чтобы уважить его мертвые пункты и статьи. Уважать уместно, когда рядом мягкое кресло и телевизор мерцает напротив. Дело было за малостью — что-нибудь найти для удара. Что ж, в каждом дворе возле мусорных баков всегда можно найти подходящий кусок дерева или металла. Было без пятнадцати три. Стояла тьма новолуния, пересеченная узкой полосой освещенной улицы. Мои ноги уже почти ничего не чувствовали. Надо было найти, чем разбить стекло, но я не успел. Из-за угла магазина вышла женщина и пошла прямо на меня, медленно ступая по оледеневшему асфальту. Не знаю почему, но я, мечтавший о людях, вдруг почувствовал ужас и вспомнил свою бредовую фантазию о девушке-ампутации, таящейся во мраке.
Голова ее была непокрыта, легкое пальто, легкие, далеко не зимние сапожки, тонкие перчатки и минус тридцать по Цельсию.
Меня она словно не видела, глядя на дорогу перед собою.
Будучи далеким от мистики человеком, за те несколько секунд я приблизился к ней вплотную и уже не знал, страх или мороз окончательно убили чувствительность в ногах. Но женщина вдруг заговорила, и все прошло. Остановившись, она спросила, что я здесь делаю, и это был самый странный и в то же время самый разумный вопрос из всех, какие я когда-либо слышал. Помню, меня поразил необычайно печальный голос женщины. Холод сковал мои губы, и вместо ответа я молча указал на витринное стекло, понимая, что этот жест не способен ничего объяснить, однако она посмотрела на стекло, и я вздрогнул, услышав:
— Хотели погреться? — спросила женщина и, не дав мне опомнится, добавила, — говорят, смерть от холода приятна.
Ее глаз я не видел — она по-прежнему смотрела на дорогу, словно в книгу, где написаны мои мысли и побуждения. Она, казалось, не замечала, что пар, рожденный дыханием, осыпается кристаллами.
