Снова проверил карманы стынущими пальцами — ничего, впрочем, я знал, что ничего не найду: массивная связка ключей мешала танцевать, положил на подоконник. Там они, очевидно, и лежат в данный момент. Такси уехало. Телефонный аккумулятор разрядился. Подъездная дверь закрыта. Стоит глубокая ночь. Тридцать градусов ниже нуля. Возможно, бывают ситуации забавнее, но я о них не слышал.
От опьянения, навевающего дремоту, не осталось даже воспоминаний. Впрочем, предаваться воспоминаниям было бы как-то неуместно, тем более что, направляясь к другу на новоселье, подобный вариант возвращения домой я не рассматривал и одежда, что была на мне, навевала мысли о неминуемой ампутации конечностей. Вообще в голове сперва бурлила какая-то каша, и лишь когда первые признаки оледенения коснулись ступней, мозг заработал ясно.
Движение автобусов начнется через четыре часа. Позвонить неоткуда — ни одного круглосуточного заведения поблизости, на всех подъездах железные двери. Кидать снег в окна в надежде, что меня впустят и дадут позвонить, — нелепо. Самое большее, что для меня сделают, — вызовут патруль. В камере, разумеется, тепло, но это не выход. Служба спасения или скорая помощь недоступны — единственный в округе телефон-автомат почти год как лишен телефонной трубки. Надо же было поселиться в этой глуши.
Ближайший островок тепла — вытрезвитель. По единственно освещенной улице добрых четыре километра. Дворами ближе, но темнота. Все равно что с закрытыми глазами. Так или иначе, около часа. Надо было идти сразу. Без десяти два. За двадцать минут можно было пройти немало. Ботинки и перчатки без меха — на новоселье были девушки, не пойдешь же в валенках, а на улице — тридцать ниже нуля и девушка-ампутация притаилась в темноте. Я не знал, сколько времени понадобится морозу, чтобы эта особа показала свое лицо, но ступни уже начинала охватывать жгучая боль, а я все еще топтался возле подъезда, непонятно на что надеясь. Ни единого человека, только звезды, огромные раскаленные звезды, которые были слишком далеки, чтобы помочь мне своим теплом.
Вышел на единственную освещенную улицу. Подошвы ботинок сделались страшно скользкими, отдаляя и без того казавшийся недосягаемым вытрезвитель.
Все происходящее могло показаться идиотским сном, если бы не эта боль. В некоторых окнах горел свет: там тепло, там горячая вода и центральное отопление, и экран телевизора мерцает, и… Думать об этом было невыносимо. Я шел, купаясь в желтом электрическом свете в окружении домашнего уюта и замерзал. Ноги начали неметь, руки и тело еще держались. Двадцать минут третьего, идти становится почти невозможно. Была оттепель, мороз ударил внезапно, дороги еще не посыпали. Дикая мысль. Разбить витринное стекло и погреться в магазине в ожидании патруля. Впрочем, такая ли уж дикая мысль? За двадцать минут — от силы четверть пути, а ноги продолжают неметь и разъезжаться на льду.
