Но, несмотря ни на что, Мартин продолжал верить в свою счастливую звезду, потому что иллюзии, порождаемые красотой, столь же обманчивы и намного более упрямы, чем миражи в пустыне. Единственное, чему его научили неудачи, — по возможности использовать свой «дар». Или по крайней мере разумно его употреблять. Мартин знал, например, как с помощью своего обаяния добиться, чтобы служащая — или даже служащий — отдела иммиграции подготовила его документы для рассмотрения в первую очередь, но он интуитивно чувствовал, что не следует злоупотреблять этим даром для отсрочки платежа за мансарду (несмотря на то что его квартирной хозяйкой была чувствительная пятидесятилетняя дама). В последнем случае обаяние должно было быть лишь приправой к добрососедским отношениям. «Донья Тересита, может, подремонтировать вам полотенцесушитель? По-моему, он чуть-чуть покосился». И донья Тересита позволяла Мартину делать все, что угодно ради возможности лицезреть его лопатки. «…Такие загорелые, ты не представляешь, дорогая… это бог, настоящий Аполлон, как говорит Ракель… А волосы! Ах, какие у него белокурые волосы», — сообщала она по телефону своей невестке, скользя взглядом по каждому мускулу, каждому изгибу прекрасного тела Мартина.
Благодаря добрососедским отношениям у Мартина довольно часто появлялась возможность подработать, чтобы кое-как перебиваться в периоды между звонками из модельного агентства, куда он поступил, приехав в Мадрид несколько месяцев назад. Предложения были ничтожными, потому что тридцатичетырехлетний бог не может соперничать с целым легионом восемнадцатилетних смертных, какой бы небесной красотой он ни обладал. К тому же, как сказал Мартину однажды один человек, оказавшийся нечувствительным к его обаянию (это случилось как раз в этом баре, за бокалом виски в половине восьмого): «А ты что думал, блондинчик, что ты здесь всех покоришь своей красотой? Испанцы теперь не низенькие и не бровастые, как раньше. Теперь у нас все парни ростом метр девяносто и похожи на голливудских звезд, ты что, не видишь?»
Мартину Обесу нравились праздные разговоры со случайными знакомыми — приезжими, иностранцами (они наводняли эту часть Мадрида, пограничную с Растро) и постоянными жителями города — коренными мадридцами, сенегальцами, марокканцами, китайцами, потомками экстремадурцев во втором поколении, индийцами, хорватами и такими же, как он сам, латиноамериканцами. Однако Мартин изливал душу случайным знакомым лишь потому, что, хотя он уже несколько месяцев жил в сырой мансарде на улице Ампаро, друзей у него еще не было и он продолжал оказывать соседям мелкие услуги, чтобы те приняли его за своего, в особенности мужчины. С раннего возраста (хотя его сестра была убеждена в обратном) Мартин Обес знал, что, добившись расположения, необходимо еще быть принятым обществом, но в этом случае красота уже не помощник, потому что она помогает открывать, главным образом, не двери, а окна.
