Еще хуже было с послеполуденным пивом: оно, вкупе с магическим действием музыкального автомата, вызывало в Мартине другое, еще более мучительное воспоминание. Он видел себя в Стамбуле, где реальность так призрачна, что ее можно окончательно затуманить дымком кальяна или растворить в поцелуях Хельги. Где, интересно, она сейчас? Наверное, где-нибудь в Баварии, с их общим ребенком, которого Мартин никогда не увидит, — она поклялась ему в этом, когда малыш был еще не больше крошки гашиша. Воспоминания сменяли друг друга, ни на мгновение не прекращая своего шествия, вино за обедом и послеобеденный кофе вызывали все новые и новые картины прошлого, а капуччино в половине шестого напоминал богемную жизнь в Париже, где Мартин изображал из себя гитариста и встречался с пятидесятилетними дамочками, чтобы оплачивать свое проживание в мансарде. Вслед за этим являлись еще менее приятные воспоминания — например, о периоде жизни в Лондоне, когда Мартин стал надеяться, что наконец-то станет актером, получив крошечную роль в фильме Монти Пайтон, где он играл голого сумасшедшего в палестинской пустыне. В следующий раз, вопреки чаяниям Мартина ему удалось сыграть лишь самца в «Двух горячих шведках». Так он прожил несколько лет, думая, что удача вот-вот улыбнется ему. Теперь же, потягивая в половине восьмого виски, Мартин вспоминал свою неудавшуюся артистическую карьеру и приходившие некогда спасительные извещения о денежных переводах из Уругвая (мать его баловала, да и отец тоже — исключительно из любви к ней). И в конце концов уже не звяканье монет в музыкальном автомате, а похожий звон льда в бокале вызывал в его памяти голос Флоренсии: «Мама умерла, возвращайся».
Однако это было еще не самое ужасное: по-настоящему мучительно было думать о том, что он не только не вернулся домой, но и почти забыл о собственном отце. Том после всех финансовых катастроф жил в съемной квартирке в компании с портретом покойной жены. Однако это последнее было уже не воспоминание, а реальность, и такая горькая, что Мартин не осмеливался глядеть ей в лицо. Ему легче было выносить воспоминания, сидящие на барной стойке, — ведь они были совсем крошечные и вели себя вызывающе лишь тогда, когда кто-нибудь из посетителей бара бросал монеты в музыкальный автомат. Плачевное же положение отца было действительностью, и очень жестокой.
Однако не стоит думать, что Мартин был человеком безответственным или сентиментальным. Все знавшие его сходились на том, что он был необыкновенно красивым мужчиной. Правда, теперь, когда Мартину исполнилось тридцать четыре, девчонки при виде его не останавливаются уже как вкопанные посреди улицы, но он до сих пор сохранил ту небесную красоту, обладателю которой прощается все, по крайней мере на начальной стадии знакомства, пока безусловная симпатия не уступила еще место зависти. «Умение нравиться» или «умение расположить к себе» — так называла Флоренсия это качество, которым, кстати, сама не обладала. Но, несмотря на то что у тебя оно есть или именно поэтому, тебя нужно было бы назвать Кандидом, простофиля. Ты думаешь: все к лучшему в этом лучшем из миров, так что живи и радуйся! А разве опыт не научил тебя, недотепа, что расположить к себе — это лишь первый шаг, а все самое трудное — потом?
