Потом улыбнулась и быстро чмокнула меня в напудренную щеку, прежде чем упорхнуть.
Спустя пару минут, второпях пытаясь дорисовать стрелки на глазах, я различила за дверью тяжеловесную поступь Буна. Ему всегда было сложно держать темп из-за астмы, и к концу своего «дефиле» он переставал обращать внимание на то, как шумно передвигается по сцене. Я поспешила закончить с макияжем, ведь если Бун уходил за кулисы, то через минуту на сцене появлялась Манора, то есть я.
По легенде, у короля кейннаров, полулюдей-полуптиц, было семь дочерей, но даже в особенно прибыльные времена Таши мог позволить себе всего четырех танцоров. Впрочем, нашим зрителям, как правило, не было дела до смысла постановок, и мы были вольны в интерпретациях. Даже то, что кейннарскую принцессу в представлении играла коренная китаянка, никого не смущало. Я уверена, мало кто вообще замечал разницу.
Раздался предупреждающий стук в дверь. Я еще попыталась равномерно распределить блестки на коже, но на то, чтобы перерисовать стрелку на левом глазу, времени не было совершенно. Так она и осталась - от верхнего века к виску не прямой и уверенной линией, а жалким изломом крыла больной птицы. Оттого и выражение лица у меня казалось каким-то несчастным и замученным.
Но когда Таши пришел за мной, я была готова. Я знала, что выйду под слепящие лучи софитов и станцую так, как будто кроме них меня никто не видит. И зрители в зале не поймут, танцую я плохо или хорошо, потому что в этот момент будут жевать тушеное мясо с овощами и орешками кешью и запивать его трижды разбавленным пивом. Я знала, что не стану высматривать в зале человека в белом костюме, но если вдруг случайно встречусь с ним взглядом, то и глазом не моргну, не собьюсь ни на полтакта. И даже глупое лисье сердце не сделает лишнего удара. Ни одного. Вот так-то.
Я коснулась пальцами лба, посылая салют своему отражению. Это было моим счастливым ритуалом. Перед каждым выступлением я желала себе удачи. Или не себе, а тому образу, который мне предстояло воплотить.
За спиной у меня изгибались пять призрачных, невидимых человеческому глазу хвостов. Они были моей гордостью и говорили об опыте и силе, но куда более - об умении выживать. Пхатти потому и выбрал меня, чтобы сопровождать Луиса Каро, что посчитал, будто я справлюсь лучше, чем его любимица Мэй, у которой было лишь четыре хвоста. Договориться с ней ему было бы куда проще, но, когда речь шла о соблазнении, мне не было равных.
