— На некролог их не хватило, — сказал я, кладя газету на стол. — У меня такое впечатление, что все они в театре сговорились показывать одно и то же — Комиссарова была психопаткой и поэтому покончила с собой, а театр тут ни при чем. Даже моральной вины они на себя не хотят брать.
Я вспомнил, что целый день таскаю в кармане справку из психоневрологического диспансера. Я вытащил ее из кармана и положил перед Мироновой. Мельком взглянув на справку, она отодвинула ее в сторону как несущественную, ненужную вещь. Истинный следователь, Миронова придавала огромное значение каждой бумажке и к любой справке относилась трепетно.
— Что произошло? — спросил я.
— Комиссарова приняла перед смертью большую дозу элениума. Утром я получила заключение. Поэтому и звонила вам.
— Таблетку элениума она приняла после ухода Рахманина. Очевидно, она злоупотребляла лекарствами.
Судебно-медицинское заключение было длинным, но ничего нового я в нем не нашел.
— Никогда заключение не портило мне настроения, как сегодня, — сказала Миронова. — Грустно, ужасно грустно.
Минуту мы сидели молча.
Внезапным порывом ветра разбросало в стороны приоткрытые створки окна. Со звоном разбилось стекло. Распахнулась дверь. Разлетелись со стола бумаги. Я кинулся к окну, Миронова — к двери. Грянул гром. Когда мы собрали с пола бумаги, начался дождь.
— Теперь не дозовешься стекольщика, — сказала Миронова.
— Да, со стекольщиками стало трудно, — сказал я. — Ксения Владимировна, я прошу санкции на повторный осмотр квартиры Комиссаровой.
— С целью?
— Дневник.
— Вы полагаете, что дневник существует?
— Профессор Бурташов считает, что да.
— Хорошо, квартиру осмотрим. — Миронова достала из ящика стола стопку бумаги. — Приступим к разработке дальнейших планов. А дождь не в шутку льет.
Это был не дождь, а осатанелый ливень.
Глава 6
Все было против Рахманина — странное поведение утром, когда он, по его словам, обнаружил труп Комиссаровой, показания Гриндина и сержанта Лобанова из патрульно-постовой службы, дежурившего в ночь на двадцать восьмое августа на площади Революции. Лобанов утверждал, что никто на скамейках рядом с входом в метро ни в половине второго, ни позже не сидел. С половины второго на площади в течение часа работали поливальные машины. Справка, приложенная к показаниям, свидетельствовала об этом.
— Изучил? — спросил Хмелев.
Он был горд за свою работу и имел на то основание.
— Видишь ли, Саша…
Он криво, по-хмелевски, усмехнулся:
