Вновь начинает накрапывать дождик.
— Ну как? — спрашивает Ирина, открывая мне дверцу машины.
Не хочется отвечать, говорить о чём бы то ни было.
Молча едем по ночному, сверкающему в дожде Парижу. Из темноты вырываются подсвеченные Пале–Рояль, Лувр, какое‑то здание, возле которого толпятся люди, рассаживаются в автомобили.
— Отель «Риц», — комментирует Ирина. — Самый дорогой в Париже. Только что кончился приём.
И опять ярчайший пунктир фонарей на Енисейских полях, освещённая Триумфальная арка.
Когда мы въезжаем на Буа де Булонь, Ирина с трудом находит место парковки. Своего подземного гаража, как у многих, у неё нет.
Идем к дому. Ирина показывает на противоположную сторону улицы, где за раскрытым настежь окном первого этажа виден силуэт человека, склонившегося над конторкой.
— Удивительно! Круглый год, зимой тоже, окно открыто. Сидит, что- то пишет. Всегда один.
Кто его знает, что там происходит? Маленькая, но семья, как говорил Маяковский. Беготня, плеск воды в ванной. Что‑то со звоном кокнулось на кухне. Слышен нервный голос Ирины, подгоняющей Женю.
Обычные сборы в школу. Как в Москве. Как везде.
Лежу, запрокинув руки за голову. Сквозь жалюзи пробиваются полоски солнечного света.
Понедельник. Мой последний день в Париже. Чудесно, что нет дождя.
Думал с утра добраться наконец до подземного супермаркета, купить подарок для девочки. Однако, вчера, когда вернулись, Ирина сказала, что с утра должна мчаться в консерваторию, где она раз в неделю даёт уроки студентам, попросила первую половину дня побыть дома, к часу встретить Женю из школы, привести, накормить обедом. А к двум она вернётся, отпустит меня до пяти.
В пять придут Анастасия, её мама, отец — все, кого я лечил в первый день, устроить мне проводы.
Ирина нарисовала в моей записной книжке схему, чтобы я понял, где находится школа, дала запасные ключи. А потом проговорилась, что приедет и старая перечница Одилия — попросила вылечить её от мигрени.
… Мигрень так мигрень. С удовольствием побуду за хозяина, с удовольствием соглашаюсь на все просьбы. За эти дни я пресытился Парижем.
Дождавшись, пока за Ириной и Женей захлопнется дверь, щёлкнут замки, встаю, неспешно принимаю душ, бреюсь.
Перехожу в кухню, где царит хаос — со стола не убрано, в раковине гора грязной посуды, на полу осколки блюдца.
Прежде чем начать убираться, наливаю себе в чашку кофе, делаю бутерброд с мягким сыром, переношу все это через гостиную во дворик.
