— Сон, сказка, как у Марка Шагала, — говорит Ирина. — Жалко, не видела Женечка… Кстати, скажите, как вам удалось догадаться, о чём я думала?
Но я уже покидаю машину. Подхожу к обычному на вид подъезду. Движимый стремлением разгадать загадку, толкаю тяжёлую дверь и вижу сквозной проход в тускло освещённый двор, где свалены какие‑то декорации.
Потом, глянув на смутный силуэт Ирины за стеклом «Ситроена», направляюсь к площади.
На углу витрина секс–шопа, где в огромных количествах и разнообразии выставлены кем‑то с дьявольской изобретательностью придуманные и воплощённые изделия, которые не столько прикрывают женское тело, сколько привлекают внимание к самым интимным его частям.
Стоят хлысты для садистов и мазохистов. Висит металлическая кольчуга–купальник — вроде женщина одета, и при этом совершенно голая…
Рядом со мной из темноты возникает группа совсем молодых парней. Судя по говору — арабы. Деловито рассматривают витрину, обсуждают каждую вещь, жестикулируют.
Ухожу.
Тот, кто с юности не испытал подлинной любви к девушке, женщине, кто познал лишь плотское, физическое сближение — никогда не станет полноценным человеком. Может быть, в этом глубинная причина наркомании, немотивированных убийств.
…Пляс Пигаль круглая, небольшая. Посередине бьёт фонтан. В темноте неба светится название знаменитого варьете «Фоли–Бержер». Теперь я понимаю, белый конь под красной попоной выступает здесь. Судя по цветным фотографиям у входа, в представлении участвует и громадный крокодил, вокруг которого танцуют канкан практически голые красотки в пышных головных уборах из перьев.
Бедный белый конь, бедный крокодил! За что им выпала такая участь — влачить жизнь среди людской похоти?
Обхожу кругом площадь. Зазывалы в потёртых кожаных пиджаках всячески стараются привлечь внимание к их заведениям, прямо таки тащат к дверям. Вырываюсь.
В сердцах выкрикиваю по–русски:
— Пошли вон!
Один из них, пожилой, лысый, таращит глаза.
— Русский? А ну заходи! Получишь удовольствие. Если не ты вы…, то тебя вы…
Хохочет.
Трудно себе представить, что у каждого из этих людей когда‑то была мама, пела им колыбельные песни. Наверняка многие крещены.
Ухожу с площади к бульвару, где за углом ждёт в машине Ирина. Навстречу медленно движется женщина в распахнутом серебристом плаще, узкой мини–юбке. Приостанавливается. Вопросительно заглядывает в глаза. Не знаю, что она прочла в них, а я в её глазах, раскрашенном лице с набрякшими губами успеваю заметить отчётливую печать несчастья.
