— Бон шанс!
Стыдно сказать, у меня в глазах слезы.
Что Кристо Хесус знает обо мне? Ничего.
Необыкновенное тепло охватывает меня. Надо бы пойти познакомиться с его семьёй, ещё раз поблагодарить. Но странная, несвойственная мне робость продолжает держать в оцепенении.
А поезд летит от станции к станции. За окном солнечно, как летом. Чем ближе к Парижу, тем больше пассажиров. Шесть часов вечера. Ира уже не дождалась меня. Тот поезд, на который я опоздал, должен был прибыть в 17.40 Представляю себе её недоумение и досаду.
Напросился.
Занятой она человек, замороченный. Когда? В позапрошлом году, или раньше, года два назад, привели ко мне заезжую пациентку из Франции, скрипачку. Жаловалась на постоянные боли в области солнечного сплетения, на общий упадок сил.
С некоторого времени я убедился, что такое состояние, как правило, присуще нервным, суетливым людям, которые вроде бы интересуются всем на свете, в курсе всех проблем, в том числе религиозных, почитывают духовные книги, разок через пень–колоду прочитали и Библию, но в силу собственной гордыни не принимают Бога. Неспособны открыться Ему с доверчивой детской простотой.
Ты знаешь подобных людей. Это преимущественно шибко начитанные интеллигенты. Я сам был таким.
Вообще говоря, это уже задача священника. Но, во–первых, такие люди, как Ира, в церковь не ходят, а во–вторых, по крайней мере в наше время, я что‑то не знаю пастырей, понимающих суть дела, не ограничивающихся накрыванием головы грешника епитрахилью…
Я снял все её болевые ощущения. Что довольно легко, если знаешь ход открытых древними мудрецами Китая так называемых «меридианов». Гораздо труднее подвести пациента к попытке взглянуть на себя самого со стороны, в конечном итоге — к раскаянию. Труднее потому, что я сам терпеть не могу, когда мне лезут в душу, да ещё с садистским требованием рассказать о самых сокровенных, даже интимных подробностях жизни, а потом начинают обличать или поучать. Прописные истины, если они не выстраданы, ещё никого никогда не исправили.
А тут передо мной была незнакомая женщина с умными глазами, измученным лицом. Не знаю отчего, люди часто сами открываются мне. Ты видел и слышал, что было в Германии с Фрицем, со старенькой Евой во Вроцлаве. Это очень тяжкий дар — одним лишь своим присутствием вызывать открытость другого человека, выслушивать исповедь, порой нестерпимую. Я до предела набит историями других людей, их подноготными.
Ира многое тогда рассказала. И о том, что трижды была в браке. Два раза, ещё живя в СССР, в Ленинграде, третий — в Париже. Все эти замужества оказались скоротечными, неудачными. От последнего — с мексиканским художником — имеет девочку. Живет с ней где‑то в аристократическом районе Парижа в квартире родственников, уехавших надолго в Канаду. Девочка трудная. Трудно жить. Приходится ездить на гастроли, давать уроки игры на скрипке. Не с кем оставлять ребёнка. В любую минуту хозяева могут вернуться, забрать квартиру… Приезжала в Россию навестить мать. Чувствует себя перед ней виноватой — бросила одну, на столько лет.
