Она француженка, живёт где‑то под Марселем, работает дегустатором вин. Зовут Люлю.
Это странное существо со странным именем быстро ест, быстро говорит. Такое впечатление, что ей много лет не с кем было слово сказать.
Спрашиваю, зачем она приехала сюда?
— Искать Бога.
— И как? Нашли?
С горечью усмехается. Пожимает плечами.
Сочувственно смотрю на неё. Словно твоими глазами. Сколько таких же одиноких, неприкаянных душ встречается в Москве, в России! Сколько писем от читателей моих книг получаю я со всех краёв. С той же болью, с той же надеждой обрести Бога…
Мой жалкий английский не даёт нам возможности по–настоящему поговорить. Глажу доверчивую худую ладошку с зелёным колечком на пальце.
И выхожу из шатра.
На лужайке около белых стульев вокруг отца Василия уже собираются наши. Ты будешь удивлён моей наивности, если не сказать глупости, но слаб человек. Подхожу.
— Отец Василий, можно поговорить? Наедине.
Улыбается, кивает. Доволен, что я к нему обратился. Отходит со мной в сторонку, спрашивает:
— Как вам тут? Благодатно? Все говорят, что вы замечательно провели встречу с австрийскими протестантами.
— Отец Василий, считаю, что должен поставить вас в известность: завтра собираюсь уехать в Париж.
Улыбка сходит с его лица.
— Это как, на каком основании?
— Батюшка, честно говоря, основания есть, много накопилось. — Я уже готов исповедаться, рассказать о неодолимом зове, о фразе «Должен ехать, куда хотел ехать», мучительном соседстве с Игорем…
К счастью, он не даёт слова сказать, перебивает:
— Это возмутительно. Вас зачислят в чёрный список!
— Пусть зачислят.
— А как же вы вернётесь в Москву? Я за вас отвечаю.
— Не беспокойтесь. Вы ведь приедете в монастырь под Парижем. Присоединюсь.
Лицо священника багровеет.
— Нужно сказать брату Пьеру. Посоветоваться. Если он благословит… — характерно, что отец Василий так и не спросил, почему я хочу уехать. Ему важно соблюсти приличия перед местным начальством.
Возвращаемся к ожидающей нас группе и все вместе идём на встречу с братом Пьером. Проходим по дороге мимо телефонной будки. Сквозь приоткрытую стеклянную дверь виден Акын О'кеич.
— О'кей! О'кей! — доносится оттуда. — Сенкью вери матч!
Я улыбаюсь. И в ту же секунду до меня доходит: я ведь ещё не позвонил Ире, а уже сообщаю о своём решении отцу Василию! А если Иры нет в Париже? Если она не сможет меня принять? Куда я там денусь? Моих капиталов на отель не хватит.
Сворачиваем с дороги к полукруглому комплексу невысоких белых зданий, окружённых деревьями и клумбами с цветами, втягиваемся в гостеприимно распахнутую молодым монахом дверь и оказываемся во внутреннем дворике. Вьющиеся розы оплетают его стены.
