Все внутри автобуса пришло в движение. Нумеролог стягивает с себя свитер, отец Василий стоя собирает порожние баночки и объедки в пустой пакет, мои задние соседки расчёсывают волосы. Даже Надя переодевается, меняет свой помидорный костюм на зелёное платье.
Неожиданно рядом со мной на свободное кресло плюхается Акын О'кеич.
— На стоянке должен быть ресторан или кафе. Давай как следует пообедаем. О'кей? Пива возьмём!
— Давай!
Автобус сворачивает к чистенькому асфальтовому островку у подножья холма. Впереди виднеется разноцветный оазис заправочной станции.
О'кеич вежливо пропускает всех стремящихся к выходу. Наконец прошёл Миша со своей неизменной гитарой, Лена, Катя, Тонечка и другие.
Поднимаемся и мы. У переднего кресла стоит Игорь, надевает свежую рубаху со стоячим воротником, перекидывает через него свою косичку.
— Игорь, решили пообедать по–человечески. Идешь с нами?
И вот мы втроём шагаем по лоснящемуся от гудрона шоссе в сторону заправки. Игорь и О'кеич, оказывается, давно знакомы. Собственно говоря, так и должно быть — один и тот же мир шоу–бизнеса. Они говорят о фестивале поп–музыки в Штатах, где О'кеич был членом конкурсного жюри, о новом видеоклипе Игоря, недавно показанном по телевидению.
А я вдруг вспоминаю, что у меня нет польских денег, злотых.
Ресторанчик при заправке работает по–летнему. Стулья и столики вынесены под полосатый тент. Здесь уже сидят лучезарно улыбающиеся отец Василий с Надей, нумеролог с Ниной Алексеевной, Миша с Леной и Катей.
Игорь и Акын О'кеич занимают угловой столик, а я останавливаю спешащего с подносом официанта и узнаю, что кормят только за злотые. Обменного пункта нет.
Возвращаюсь к столику, спрашиваю у Акын О'кеича:
— Можешь занять мне польских денег? В Германии поменяю доллары, отдам.
Тот неприятно поражён. Сквозь маску любезного, молодящегося интеллигента отчётливо проступает настороженная личина жлоба. И тут ещё вмешивается Игорь:
— При тройном перерасчёте кто‑нибудь непременно теряет, — говорит он, глядя на меня так, будто я затеял обман.
Решительно разворачиваюсь, иду обратно к автобусу. Сам виноват! Забылся. Знал ведь, с кем имею дело… В школе на переменке он трескал домашние пирожки, бутерброды с икрой, никогда никого не угощал, приговаривал: «Мы чужого не хотим, но своё не отдадим!» Ну и балбес я был — приставал к такому куркулю со стихами Пастернака!
Лет двенадцать назад я показывал Москву своему знакомому из Нью–Йорка Джиму Робертсу. На Калининском проспекте встретился Тимур. Узнав о том, что со мной американец, прилип, приставал к Джиму с просьбами — позвонить кому‑то в Нью–Йорке, передать пластинку в какую‑то фирму, достать лекарство. «Ай Америка! Ох Америка!» Не зная английского, каждую минуту повторял: «О'кей!, О'кей!»
