Конвенции здесь не создают и не отменяют фактические утверждения о том, что является возможным (или сами фактические возможности): конвенция членов языкового сообщества может выражаться лишь в выборе одного языкового выражения скорее, чем другого, для высказывания истины на основании фактов относительно возможных миров. Можно сказать, что "женатых холостяков" или "круглых квадратов" не существует в силу конвенции, но это будет означать, что в соответствии с соглашением не может существовать языковое выражение "женатый холостяк" или "круглый квадрат", а не что невозможно быть одновременно женатым и холостым или круглым и квадратным в соответствии c соглашением. Последняя невозможность не может быть конвенциональна.
Таким образом, аналитичность определяется Льюисом (вслед за Карнапом, связывавшим аналитичность, в духе лейбницевской традиции, с методом описания состояния) как истинность во всех возможных мирах. Аналитическая истинность высказывания для агента А зависит как от фактов в возможных мирах, так и от языка L, который А использует. L зависит от конвенции, которую разделяет А. И эта конвенция - не что иное, как регулярность в поведении, поддерживаемая заинтересованностью участников языкового общения во взаимной координации своих действий и их ожиданием, что другие будут выполнять свою часть соглашения, т.е. поступать так же27.
Вместе с тем привлечение технического аппарата возможных миров несколько усиливает модальность ситуации: в каком отношении вообще можно говорить о конвенциональности там, где истинность выражения устанавливается с необходимостью?
Вообще говоря, семантическое понятие аналитичности часто уравнивается (или смешивается) с эпистемологическим понятием априорности и метафизическим понятием необходимости. Понятие априорной истины - в том виде, как оно было введено Kaнтом, - представляет собой такую истину, которая может быть известна независимо от опыта. Необходимая истина, однако, является истиной несколько иного вида, а именно такой, которая не могла бы быть ложью. С определенной точки зрения представляется интуитивно ясным, что многое из того, что случается, могло бы и не случиться; и в этом смысле то, что истинно, не является необходимо истинным, и этот факт, собственно, не имеет отношения к состоянию нашего знания. При этом допущение о том, что все необходимое известно а priori, или что все известное а priori является необходимым, является подлежащим обсуждению тезисом, а не эквивалентностью в определении. Например, Крипке резко разделяет эпистемическую и метафизическую истину: он утверждает, что существуют контингентные априорные истины (истины о состояниях дел, которые не основаны на опыте), равно как и необходимые апостериорные истины (необходимые истины, которые мы обнаруживаем через опыт).
