— Помоги, — велит он второму, доставая из саквояжа парусиновый мешок.
— Да, — соглашается второй, берёт пачку ассигнаций с полки и рассыпает.
— Тьфу, — говорит он, — держи!
Впяливает в трясущиеся одеревенелые руки второго горловину мешка и быстро суёт, суёт, суёт в него пачки ассигнаций, пока мешок не наполняется почти доверху.
— Собери, — говорит он, указывая на рассыпавшиеся по полу деньги.
Второй наклоняется, потом падает на колени, лихорадочно собирая рассыпавшиеся ассигнации.
Собирая, понемногу приходит в себя, и он чувствует, как щёки второго горят.
— Всё, молодец, — говорит он, — давай сюда. Клади.
Второй засовывает комок собранных денег в мешок.
Он затягивает устье верёвочным шнуром, утрамбовывает содержимое, перехватывает горловину мешка чуть ниже.
— Ничего, — говорит он второму, — все попервости так. Нормально, дружок. Нормально. Всё будет хорошо.
Второй чуть воспревает духом.
— Прости, — говорит, — я исправлюсь, всё, что надо сделаю, чтобы послужить революции! И эти деньги не последние! Возьми меня с собой снова, хочешь — завтра, хочешь — сегодня! И ты увидишь, что я больше не напортачу! Даю слово!
— Молодец, — говорит он, — но не надо жадничать. Тем более для революции.
Второго несёт от возбуждения, как от водки.
— Для революции — всё! Всё, что есть!
— Может быть, — говорит он, — но не сегодня. Прощай.
Второй подымает на него непонимающие глаза.
Ствол нагана упирается ему над переносицей, и боёк ударяет по капсюлю.
Мальчишка падает, и непонимание застывает в его глазах.
Он оборачивается, поднимает мешок.
Относит его к двери.
Возвращается, притаскивает из каморки труп сторожа, валит его рядом с мальчишкой.
Снимает со спины сторожеву берданку.
Открывает затвор. Вынимает патрон. Морщится, суёт его в карман.
Из другого кармана достаёт несколько новых, смотрит на затвор, выбирает один, заряжает, наводит ствол на труп мальчишки, спускает курок.
Выдыхает, глядя на разнесённую в кровавое месиво голову.
Бросает берданку тут же.
— Героем будет, — бормочет он себе под нос.
Подхватывает мешок и быстрым шагом идёт к двери.
Выходит, прикрывает её за собой.
Закрывает и калитку.
Полицейский свисток.
— М-мать! — роняет он и пускается бегом.
— Стой! — доносится сзади. — Стой, паскуда!
Он поддаёт ходу.
Треск выстрела.
Снег мостовой ложится в лицо.
Он выдыхает, и пар дыхания плавит снежинки у рта.
Пыхтение, топот.
— Добегался, скотина!
Руки городового трясутся, никак не могут сунуть револьвер в кобуру.
Он улыбается.
