Артур поблагодарил всех и поднялся к себе.
Он достал из сумки папку с бумагами, решительно подошёл к шведскому секретеру. Нужно было начать работать, не терять ни дня. Он знал: если находишься в процессе работы, даже один пропущенный день срывает ритм, потом долго приходится настраиваться.
Хотел откинуть крышку секретера. Она не поддавалась. Секретер был заперт.
С папкой в руках вышел на свою открытую терраску, только подсел к столику, как в комнату вошла Лючия, позвала:
— Надо идти прощаться. Они уезжают.
— Действительно надо? — спросил Артур, возвращаясь с террасы. — Хотел попробовать заниматься.
— Потом! — она забрала из его рук папку, положила на тахту. — Не сердитесь. Они мне как отец и мама.
Стояла перед ним в строгом синем костюме, а лицо было по–детски просящее, такое доверчивое, что стало видно, какой она была в юности.
Они сошли в гостиную, потом ещё одной мраморной лестницей спустились к выходу.
Микаэл, одетый в куртку и вязаную шапочку с помпоном, помогал бабушке и дедушке устанавливать пустые корзины в багажник чёрного «форда».
Поппи тотчас подбежала к Артуру, поднялась на цыпочки, поцеловала в лоб, что‑то произнесла по–гречески, показывая на шоссе.
— Приглашают в гости, — перевела Лючия.
— Эвхаристо, — поклонился Артур. Вдруг страшно ему стало оставаться с Лючией наедине. «Даже мальчишки не будет», — подумал он и шагнул к Микаэлу, протянул ему руку.
Мальчик секунду смотрел на неё, хлопая белесыми ресницами, затем пошарил в кармане своей куртки, подал на раскрытой ладони два прозрачных стеклянных шарика с голубым отливом.
— Браво! — сказала Лючия.
Старик Филипп, прежде чем сесть за руль, дружески похлопал Артура по плечу, тихо сказал:
— Sir! Luchia is a good woman.[67]
Через раскрытые сетчатые ворота Артур вышел вслед за машиной на край шоссе, помахал на прощанье рукой.
Сразу за лентой асфальта в мягкой дымке зеленели предгорья. Дальше плавно поднимались холмы, горы.
— В какую сторону город? — спросил он, когда пошли назад к вилле.
— Направо, — сказала Лючия, закрывая за ним ворота. — Вам надо в дом Михайлопулоса? Что‑то забыли взять?
— Он иногда звонит из Пирея. Ещё могут звонить из Москвы. Будут беспокоиться. И Фанасис с женой. Заходит Мария — та старая женщина. Кстати, вы с ней знакомы?
— Нет. Кто у вас там, в Москве? Почему здесь один?
— Один, потому что один.
Высоко над крышей виллы он увидел белую тарелку телевизионной антенны.
— Ваш телевизор принимает Россию?
— Да, — она впустила его в дверь, стала запирать её на замки и засовы.
