тех, кто дирижировал. Однажды из любопытства я села поближе к ней и
заглянула в книгу. Она была на немецком языке. Потом она перестала
ходить на занятия.
В 1949 г. я окончила консерваторию и больше Веру никогда не видела.
А вскоре я узнала, что Вера покончила жизнь самоубийством.
Ваша Инна Львовна
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
А.Б. Ботникова – А.А. Локшину
Воронеж, 4 января 02 г.
...Дорогой Шурик! Спасибо тебе большое за новую книжку. Думаю, что
<…> впоследствии, когда уйдут основные «действующие лица» твоей
книги, о твоем отце будут судить по его музыке, а не по сплетням. Твоя
правда возьмет верх. Для меня, по крайней мере, это абсолютно
несомненно. <...>
Хочу поделиться с тобой некоторыми своими воспоминаниями. Может,
они тебе в чем-то помогут. Я еще в прошлый раз собиралась написать
тебе об этом, но решила, что напишу твоей маме. И не сделала этого.
Сейчас пишу вам обоим.
Суть в следующем. Твой отец познакомился с Аликом Вольпиным 12
мая 1949 года, как и со мной, впрочем. Это был так называемый
«всеобщий день рождения». В этот день родились Алик, я и мой первый
муж Руф Хлодовский. В течение нескольких лет мы праздновали этот
день вместе. На сей раз – у меня дома. Алик привел с собой девочку по
имени Вава, с которой только недавно познакомился (после его ареста
ее сослали, позже она вышла замуж за литератора-диссидента
Айхенвальда). Твоя мама пришла с Шурой и с молодой особой, у
которой брала уроки <...>ского языка. Особу звали Зина [имя изменено.
– А.Л.].
Компания получилась пестрая. Хорошо знали друг друга только твоя
мама, Алик, Руф и я. Еды, помнится, было мало, а кто-то принес тогда
только что появившийся в магазинах и новый для всех ром. Опьянели
изрядно. Алик читал стихи. Среди них одно совершенно непристойное
(про «Луйку»), Шура громогласно объявлял, что ему отрезали три
четверти желудка и все норовил, задрав рубаху, показать
присутствующим оставшуюся часть или шов от операции. Словом,
сборище получилось малоприятным. Помню, как я просила Руфа увести
всех «погулять». Что он и сделал.
Во дворе нашего маленького московского двухэтажного домика
(сохранившегося еще во время пожара 1812 года) еще пошумели,
лазили зачем-то на крышу, потом разошлись. Когда они удалялись, я
слышала, как Алик кричал: «Да здравствует свобода слова! »* Говорил
ли Алик в тот вечер что-то крамольное, не помню. Возможно. [Именно
в этот вечер, по дороге с «всеобщего дня рождения», Вольпин произнес
роковое слово «блевотина». – А.Л.] А потом, еще до моего отъезда в
