отраженном свете».
II
История с Якобсоном
Когда я учился в восьмом классе математической школы №2,
моим учителем литературы был Анатолий Якобсон – диссидент,
друг Лидии Чуковской и Юлия Даниэля. Учителем литературы
он был очень хорошим, и мы с ним подружились. Возможно, ему
понравились некоторые мои ответы на его уроках.
В том, что я удачно отвечал на его вопросы, не было ничего
удивительного. В то время у меня была большая фора перед
моими товарищами – с тем, чтó есть литература и чтó есть
поэзия, меня знакомил мой собственный отец. К тому времени
его литературные взгляды и пристрастия в основном
сформировались, хотя некоторое брожение в этих взглядах я
наблюдал и позднее.
Толстого он предпочитал Достоевскому, а
Заболоцкого – Пастернаку. О Пастернаке я хотел бы здесь
поговорить подробнее, ибо отношение отца к его творчеству
имело до некоторой степени роковые последствия. Отец к тому
времени был склонен, пожалуй, считать Пастернака гениальным
переводчиком, в чьей интерпретации Шекспир, Верлен, Гете
превосходят то, что было заложено в оригинале. К собственным
стихам Пастернака он относился более критически. Возможно,
ему не хватало в этих стихах некоторой железной логической
пружины, необходимой ему в силу собственного склада.
Яростное увлечение Пастернаком он уже пережил в молодые
годы.
Что касается Якобсона, то этот замечательный человек поступка
и мысли* был просто переполнен Пастернаком. На своих
знаменитых на всю Москву школьных лекциях о русской
литературе он говорил, что любит раннего Пастернака больше,
чем любые другие стихи. А позднего Пастернака – еще больше,
«через не могу».
Я ничего не знал тогда о мужественной правозащитной
деятельности Якобсона и не мог правильно оценить его уровень
как личности. Он был мне, безусловно, симпатичен. Мы с ним
говорили «на одном языке». Однако по сравнению с моим отцом
он мне представлялся более тусклой фигурой. Тогда мне
казалось, что все, что он может мне сообщить на уроках
литературы, я уже слышал дома. Потом, спустя много лет, прочтя
замечательные литературоведческие работы Якобсона, я понял,
* Именно в таком порядке, а не наоборот.
что прежде во многом недооценивал его и как профессионала. И
все же он был критиком, а не творцом…
К концу восьмого класса я умудрился переболеть энцефалитом, а
затем выздороветь. Заново научился ходить. Мир был тогда для
меня немного в тумане. И вот в один прекрасный солнечный день
Якобсон пришел к нам в дом – навестить своего
выздоравливающего ученика (и не только за этим). Я был в
