Гете и Пастернака, получает прощение, она получает прощение с
неба. Потому что последняя фраза 1-ой части «Фауста» Гете –
«Спасена!» И это очень важно. И это, конечно, важно. Но мне
кажется, что этот шпагат – между преступницей и безвинной –
очень важен, потому что если бы она была просто безвинной,
страдалицей… – это было бы…
Бунтман. (перебивает) С самого начала, то есть изначально…
Парин. (пытается продолжить свою мысль) …Изначально…
Бунтман. (густым убедительным голосом) Потому что это очень
долгий и мучительный путь. Вы, Игорь, говорите, вот, через
страдания, вот, к этому приходим. И вот то прощение, которое
есть в тексте, есть словесное, которое приходит свыше, оно… к
нему еще надо придти. И мы здесь уже начали. Мы с вами уже
начали сейчас, слушая произведение, мы начали путь и очень
сложный, и мучительный, как это музыкально происходит.
Парин. И мне кажется, когда мы говорим о произведении, мы
сразу вспоминаем – это произведение было написано в тот год,
1974-ый, когда еще был жив Шостакович. И мне кажется, что я
сразу слышу время, как человек, который в это время активно
слушал музыку, время, в которое творил поздний Шостакович.
Карпинский. Шостакович чрезвычайно высоко ценил творчество
Локшина. Существует документальное свидетельство о том, что
он называл его музыку гениальной и присутствовал, по
возможности, на всех премьерах его сочинений, сочинений
Локшина. Если не мог, то просил запись. И эту запись из рук
Локшина часто получала его жена Ирина Антоновна.
[Ирина Антоновна приезжала за записью только один раз. Остальное – полет
фантазии этого скрупулезного исследователя.]
Парин. Думаю, самое время нам прослушать еще один фрагмент,
следующий. Мы не делаем перерывов, мы подряд слушаем
произведение, мы просто его разрезаем нашими разговорами.
Еще один фрагмент из «Песенок Маргариты» Александра
Локшина.
(следует музыкальный отрывок)
Бунтман. Вы слушаете «Эхо Москвы» – «И музыка, и слово». И
мы сегодня с вами знакомимся – еще раз вслушиваемся и
проникаем в произведение Александра Локшина «Песенки
Маргариты». Здесь, возвращаясь вот к этому разговору о
Шостаковиче и Локшине, здесь, мне кажется, что здесь есть такая
сфера… (голос немного дрожит) такой мир, в который
Шостакович не заходил. И он перед этим останавливался. И здесь
вот, когда перед ним опять же приоткрылось то, что мы слышим
в музыке Локшина, здесь можно только и со страхом, и
восторгом это слушать. Я напоминаю, что у нас в студии
