— Мне очень больно, — выговорил Вандерпут.
— Лежите тут и не двигайтесь. Я постараюсь что-нибудь придумать, — сказал я и выполз из кустов.
Я уже шел по дорожке, как вдруг между веток просунулось его перекошенное лицо:
— Вы ведь не бросите меня? Не оставите одного? Вполне логично задать такой вопрос человеку.
— Нет. Я поищу врача.
Когда я вошел в домик, смотритель сидел и слушал радио.
— Есть новости? — спросил я.
— Да. Вас ищут.
Я взял сигарету из его пачки, зажег ее. Он злобно следил за каждым моим движением.
— И обо мне говорили?
— Ну да. — Злорадный огонек сверкнул в его глазах. — И о вашем папаше.
Я не повел и бровью. Разочарованный смотритель, шаркая тапками, подошел к открытой двери и, попыхивая трубкой, стал любоваться прекрасным видом. Художественная натура. Я встал около него и спросил:
— В деревне есть зубной врач?
— Совсем, что ли, спятили? — взъярился он. — Вы что, хотите притащить сюда врача?
— Нет, — успокоил я его, — мы сами к нему сходим. Так будет дешевле. Скажите, как его найти.
Смотритель насупился и молчал. Стоял, подпирая дверь, сосал свою трубку и упрямо молчал, глядя вдаль. Меня так и подмывало врезать ему как следует, но я придумал кое-что получше. Протянул руку и сорвал розу с ближайшего куста. Реакция последовала немедленно:
— Как подойдете к деревне, первый дом. Где растут кипарисы.
Деревня, маленький островок в море виноградников, находилась на соседнем холме. Крыши, деревья, колокольня вырисовывались на фоне неба. Справа на полдороге между домиком смотрителя и деревней виднелась белая стена и слепили солнечным глянцем кроны деревьев.
— Вон за той усадьбой.
— Как его зовут?
— Лейбович. Он румынский еврей. — Смотритель ухмыльнулся и поиграл трубкой. — И чего, спрашивается, приехал сюда, в нашу глушь…
— Отдохнуть захотелось. Пока все не начнется снова. Ладно, я прогуляюсь. Но имейте в виду: мой старикан — опасный тип. Кроме шуток. И он следит за вами. Вот только что сказал: «Эх, пропадать, так с музыкой! Взлететь на воздух в аромате роз — чем плохо!»
Смотритель вымученно улыбнулся. Трубка задрожала у него в руке. Она уже погасла, по черенку текла слюна.
— Пусть не глупит, — сказал он с притворным сочувствием. — Он вполне может выкрутиться. Не надо падать духом. Вы бы подбодрили его, что ли, перед уходом. А я могу принести ему кофе.
— Не нужно. Он только еще больше распсихуется.
Я вышел на солнцепек. Но смотритель окликнул меня:
— Как вы думаете, его не побеспокоит, если я включу радио?
