Ей, стеснительной сельской барышне, были страшны прямые и незамысловатые речи чекистов.
– Идея революции в том, чтобы говорить правду, – утверждал самый пожилой из них, Пармен Редькин. – Если я молчу перед товарищем, который нагрешил, значит, я хреновый чекист. Вот, к примеру, ты, Семен, – обращался он к своему приятелю Семену Калачеву, – имею я право тебе свое мнение сказать про твою жизнь или нет? Если, к примеру, не имею, то как ты будешь исправлять свое паскудное поведение? Ты вот, как петух, живешь, мужнюю соседку топчешь, а я и слова тебе сказать не моги? Это я про воспитание.
– Я, Пармен Иваныч, от твоего воспитания точно в петлю полезу. Ты сам, как пень мохнатый, со своей бабкой корнями переплелся, а мне, значит, и к соседке скакнуть нельзя? Тут же из-за плетня Редькин заблеет: нельзя-а-а-а! Нет уж, пусть меня лучше партия воспитывает. А ты, Пармен, семечки на завалинке лузгай. Со своей королевной.
– И про любовные отношения тоже надо прямо говорить, – вступал в разговор младший из сотрудников, Матвейка Захаров. – Если я влюбился в барышню, то почему должен вокруг нее кренделя выписывать? Я подойду, представлюсь чин-чином и скажу: «Дорогая товарищ барышня. Поскольку я в Вас непосредственно влюблен, желаю об этом заявить. Я не нахал или контра какая. Вот мое удостоверение, имя-фамилия. Заработок мой такой-то, живу я там-то. Характеристики мне дадут товарищи Редькин и Сайкин. Прошу меня рассматривать как кандидатуру. Сроку даю неделю. Если почувствуете ко мне любовные тяготения, прошу явиться в помещение уездного политбюро в положенное время для окончательного объяснения. С моей стороны будет к Вам только революционное, то есть товарищеское, расположение». Вот так-то.
Ольга частенько не умела распознать, шутят они или говорят всерьез, и поэтому чувствовала себя не в своей тарелке. К тому же, естественный для ее возраста интерес к мужчинам разбивался о стену неприятия ею подобных персонажей, и помыслить о каких-то амурах с ними она не могла.
Единственным интересным мужчиной среди чекистов был их начальник Седов. Но Ольге он представлялся недостижимым и важным героем, не подозревающим даже о наличии в ней женских качеств. Он притягивал девушку к себе какой-то мягкой и в тоже время уверенной манерой вести себя, веселым нравом и простым обхождением с подчиненными. Ольга была без ума от его безупречно сидящего френча, аккуратно подстриженной копны темных волос и запаха какого-то неведомого ей одеколона. «Настоящий кавалер», – думала она. Но даже и в тайных помыслах девушка не могла решиться на то, чтобы начать с Седовым сознательный флирт. У нее не было никакого навыка в этом. Весь ее девичий опыт сводился к тому, что еще до отъезда в Окоянов она ходила на вечерние посиделки к деревенской молодежи. Сидя на завалинке плотным рядком, ребята разговаривали или пели песни в темноте. Случалось, что рука сидевшего рядом парня, обнимавшая где-то за ее спиной подоконник, потихоньку соскальзывала ниже, и она чувствовала на груди тяжелую мужскую ладонь, которая начинала ее сжимать. Помлев минуту-другую от острого желания, Ольга незаметно отстраняла ладонь ухажера. Иначе было нельзя. Поймет неправильно. Потом не отвяжешься.
