Ворона. Всего лишь ворона влетела в открытое окно и заинтересовалась крошечным блестящим камушком на Васькином лице. Очищать глину, перед тем как куклы лепить, вряд ли входило в привычки слепой ведьмы. Этот камушек у Васьки был на месте глаза, но только один.
Ворона сидела на шкафу в десяти сантиметрах от меня и не улетала. Угольный блестящий глазок с любопытством разглядывал мою физиономию над шкафом. Глянцевый острый клюв, с палец длиной и толщиной аккуратно щипнул Ваську за живот и заинтересованно приоткрылся. Внутри ворочался короткий черный язык. Я смотрел в этот открытый клюв как, наверное, смотрят в дуло пистолета: чернота, темень, смерть. Да ну, это всего лишь птица!
Я замахнулся и, как пощечину, залепил вороне под зад ладонью. Ворона каркнула, что-то ударило меня в плечо, но я успел схватить сверток с Васькой и сунуть под майку. За спиной скрипнула дверная ручка, это вошла мать, но мне хватило, чтобы споткнуться и рухнуть навзничь с табуретки. Я еще летел, а по лицу хлопали черные крылья, меня снова кольнуло в плечо. Мать кричала: «Кыш» – и размахивала собачьим поводком. Карабин больно стеганул меня по глазу, и наконец моя спина встретилась с полом. Я даже сгруппироваться успел, так медленно падал. Почти не ушибся. Лежал и смотрел, как ворона мечется по комнате, громко каркая, как мать, размахивая тем же поводком, выгоняет ее в окно и как, радостно лая, скачет вокруг Тварь.
– Вы чего здесь? – Отец вошел аккурат в тот момент, когда ворона все-таки улетела. Мать с поводком он застал на подоконнике, Тварь – на столе у окна, а меня – лежащим посреди комнаты ботинками кверху.
Ворона долбанула меня в плечо, причем дважды. Я нашел похожие царапины на Ваське, замазал и понадеялся, что это все. В поликлинику мать меня, конечно, погнала, мол, надо сделать укол от столбняка… В общем, утро я провел в очереди к врачу. А когда вернулся, меня уже поджидал Кит.
Он сидел на кухне, теребил за ухо Тварь, а в свободной руке держал кружку с чаем и то и дело подносил ее ко рту (судя по его страдальческой мине, кружка была не первая и даже не третья). В промежутках он отвечал на расспросы матери про лагерь. Она отчего-то решила, что это ее болячки мне отдых испортили. А больницы моей как будто и не было. И теперь с сожалением слушала рассказ Кита о том, какой зануда Леха и какая гадость эта столовская каша.
– Пришел! Ну как ты?
– Жить буду. А этот че приперся? – Я кивнул на Кита, но должного эффекта не последовало. Воспитанный человек сказал бы: «Могу и уйти» – и ушел бы восвояси, а Кит только сделал загадочное лицо.
