В большинстве случаев мнение девушек не совпадало, но их сблизило то, что обе чувствовали себя одинокими. Джессика боялась завести близких подруг из страха проговориться, а Гвен недолюбливали за своенравие. Постепенно возникла взаимная симпатия, а потом и дружба, которая, как оказалось, со временем не ослабла.
– Как продвигается книга? Или ты уже забросила ее?
– Я работаю над ней почти ежедневно, – оживилась Гвен (именно об этом состояла ее заветная мечта: стать писательницей и однажды увидеть свои романы напечатанными). – Мне пришло в голову, что рукопись, когда она будет закончена, придется рассылать издателям под мужским именем Но я не особенно расстраиваюсь. Я-то буду знать, кто ее написал. – Гвендолин лукаво улыбнулась, показав жемчужные зубки. – Этот разговор мне напомнил кое о чем. Угадай, куда я направляюсь сегодня ночью?
Джессика сдвинула брови. Этот блеск в зеленых глазах подруги был ей хорошо знаком, и она успела невзлюбить его. На всякий случай девушка спросила:
– На званый вечер к леди Дартмур? – хотя заранее знала ответ (было немало домов, в которые не приглашали семейство лорда Уоринга).
Гвен оглянулась по сторонам, убеждаясь, что поблизости нет посторонних ушей, потом придвинулась к Джессике вплотную. В этот момент грянула музыка, почти совершенно заглушив ее слова.
– Что?
– Я собираюсь посетить игорный притон на Джермин-стрит.
– Что?! – прокричала Джессика; к счастью, музыка заглушила ее возглас. – Гвен, ради Бога! Это невозможно!
– Но придется, Джесси. Если я хочу быть настоящей писательницей, то должна знать до тонкостей то, о чем пишу. Я должна узнать изнанку жизни, своими глазами увидеть, как устроен весь мир, а не только тот, в котором я живу. Иначе не стоило и браться за перо, так ведь?
Кому, как не Джессике, дано понять заветную мечту. И все-таки… все-таки были поступки, недостойные настоящей леди.
– Ты не должна так поступать, Гвен. Только представь себе, что случится, если тебя разоблачат? Твоя репутация будет погублена!
– А я-то думала, ты поймешь, – проворчала та, выпячивая прелестные яркие губы. – Помнишь, в пансионе ты всегда меня поддерживала, говорила, что понимаешь, как важно для меня писать… что для меня это – все. Когда я решила пойти на петушиные бои, ты мне помогла и…
– Да, я помогла, но чего это стоило! Я сходила с ума от страха, что все откроется. И потом, нас обеих чуть не стошнило от вида крови и потрохов. Я не назвала бы тот вечер приятным.
