Процесс, как любил выражаться новоиспеченный генсек, пошел. Снимали сразу с двух точек: Алик и его помощник знали свое дело. Студенты послушно вкалывали, не за страх — за совесть, матерились только сквозь зубы: сюда бы их, начальников долбанных, в это пекло… Злой оскал придавал лицам «пифагорейцев» дополнительный колорит; кадры получились — то, что надо.
В последующие дни снимали не только работу, но и бытовуху: вагончики, со всем их содержимым, включая тараканов (Алик умел снимать и насекомых). Рыжие бестии позировали охотно: грозно шевелили усами, бегали по столу, набрасывались на специально рассыпанные крошки сладкой булки.
Студенты тоже вошли во вкус: в бытовой сцене сняться — с нашим удовольствием, всегда, пожалуйста. Тем более, что снимали днем, в рабочее время. Георгич объяснил: вечером не получиться из-за недостаточного освещения, но на экране вагончик и обстановка в нем будут смотреться как если бы на улице сумерки уже наступили. А еще режиссер сказал: нужна изюминка; тараканы не в счет, — этим никого не удивишь, — так, вторым планом пойдут.
Георгич прошелся по вагончикам, увидел Лехину гитару.
— Чья?
— Лехи, — ответил за приятеля Макс, и добавил. — Он у нас бард.
— Да? — заинтересовался Георгич. — Кто Леха?
— Я, — отозвался Трофимов.
— А ну, давай, спой что-нибудь свое.
— Да я, не очень…, - замялся Леха.
— Давай, давай.
Трофимов спел одну из стареньких. Про горы.
— А еще. Что-нибудь «стройотрядовское» есть?
— Ну, есть, вообще-то… Вот, самая свежая.
Леха запел: «Ледники пламенеют кострами…».
Концовка песни вызвала одобрительную улыбку режиссера.
— Ну-ка, еще раз. Про комаров и начальство.
— Донимает нас гнус: комары и начальство.
Крови жаждут и пьют
Ведь! Но нам наплевать.
Их имеем в виду, целиком и
Отдельно, по части.
Нас послали сюда, и мы тоже их вправе послать.
— Пойдет, — сказал Георгич. — Вставим в фильм, только рифму, кое-где подправим.
— Ну, да, — возразил бард, — а потом декан мне: кого ты собрался послать? И — под зад коленом.
— Не бойся. Обещаю, никто тебя пальцем не тронет. Не те времена сейчас.
По задумке Георгича песня, в основном, будет идти за кадром: Леха поет, остальные сидят, слушают. Камера берет их лица: насмешливые, задумчивые, безразличные… в общем, у кого какое получится. Причем, исполнять Леха может что угодно, все равно песню отдельно запишут, в студии.
Когда снимали этот эпизод, все сидели свободно, покуривали, негромко переговаривались, анекдоты рассказывали. На камеру уже не смотрели — успели привыкнуть.
