Неожиданно я хихикнул и тут же отвернулся от экрана. Неужели и я уподоблюсь этим искателям клубнички? Сделал глубокий вдох, сказал «нет» низменным инстинктам и, почувствовав, что смогу сохранять спокойствие, повернулся.
В руках у человечка оказался торт. Через секунду он обрушился на громилу.
Я сам не понял, что произошло. Эта белая масса на лице, невозмутимый коротышка в мешковатых штанах, великан с подъятыми вверх руками…
Я засмеялся. Ха! Ха! Ха! — вырвалось из груди. Отовсюду доносились гогот, хихиканье, всхлипы. Кто-то стонал, не в силах сдержаться. Настоящая оргия. Посетители получали удовольствие, как могли. Я смотрел на экран, хохотал и не мог остановиться, понимая, что мой смех их еще больше заводит.
Губы сами собой растягивались, я ощущал это, невзирая на внутреннюю, массажную и антимимическую основу лица. Еще секунда — и я содрал бы его вовсе, чтоб не мешало… но, к счастью, экран погас.
Всхлипы и хихиканье постепенно стихли. Я вытер слезы, чувствуя полное опустошение. Разумеется, я не сказал никому об этом ни слова.
Следующую пару недель я ходил в Министерство. Болезные инъекции, все более мерзкие картины, многочисленные вопросы врача. Но я держался, не позволяя себе ничего лишнего. Угнетало растущее внутри раздражение.
На службе у Рэма мне любезно сообщили, что он у них больше не работает, а видеть педагогически-удивленное лицо его подруги и расспрашивать ее мне не хотелось.
Пресловутая поправка тридцать семь не нашлась ни в одной из доступных мне баз. Я сделал запрос в книгохранилище нашей конторы, обладавшей одной из самых полных библиотек, и ждал очереди. На душе было неважно.
— Какие милые, правда? — спросила Эльза.
Мы ехали не спеша по аллейке сквера Двенадцати мхов. Рикша, с традиционным желтым лицом, деликатно убавил шаг, давая полюбоваться на резвящихся в глубине малышей. Они действительно, были очень трогательны, человечки в разноцветных нимбах. Кто-то строил аметистовые башенки из разбросанных у купальни камней, кто-то валялся на мягкой, подсвеченной цветными огнями, лужайке, а те, что постарше, на коленке сворачивали в свиток торопливые каракули с заветным желанием, чтобы, привстав на цыпочки, опустить в бездонную Чашу молчания.
— Эльза, — сказал я. — А ты, когда была маленькой девочкой, тоже носила нимб?
— Конечно, милый, — прощебетала она. — Все маленькие детки носят нимб. И я, и ты тоже… — она коснулась ладошкой моей руки.
— Но ведь это так глупо, правда? — сказал я. — Почему нимб, а не хвост? Или, например, разноцветные перышки?
