Хотя Бенедикт больше не заговаривал с женой о предложении Яна Фейнера, он начал действовать, не теряя времени даром. На следующий день он позвонил человеку, которому по-прежнему доверял больше всех других в компании, верному Норрису. Бенедикт кратко пересказал сообщение Луизы.
— Я хочу, чтобы наши юристы послали суровое официальное предупреждение проклятому выскочке. Там без обиняков должно быть сказано, что «Луиза Тауэрс» не продается и никогда не будет продана. А также необходимо довести до его сведения, что я сочту личным оскорблением, если узнаю, что к моей жене снова обратились с подобным предложением, или к любому из служащих «Тауэрс» в этой же связи. Дайте ему понять самым решительным образом, что вопрос закрыт раз и навсегда.
Норрис, забывший, когда в последний раз видел старика злым, не нуждался в объяснениях. Он знал, что Бенедикта безумно раздражало, как высоко поднялся химик, который создал духи «Открытие», принесшие первый успех «Луизе Тауэрс». С точки зрения внешности Фейнера Норрис всегда считал его ничтожеством, но кто знает, нравился ли он когда-нибудь Луизе Тауэрс? Конечно, его и сравнивать нечего с Бенедиктом, однако Норрис прекрасно понимал ярость старика. Женившись, Норрис сам узнал, что такое ревность.
Бенедикт сказал еще не все.
— После возвращения, когда закончится этот кошмар, я хочу встретиться с Филлипсом. И как можно скорее. Я хочу быть уверенным, что гнусный ублюдок Фейнер никоим образом не сможет наложить лапу на «Луизу Тауэрс», что бы со мной ни случилось. Я хочу еще раз хорошенько обдумать организацию нашего косметического подразделения. Прежде всего, чтобы защитить интересы Луизы, но еще и для того, чтобы получить гарантии, что у нее нет шанса наделать глупостей, на случай, если меня не окажется рядом и некому будет дать ей совет. Я хочу пересмотреть все свое завещание, все досконально.
Шел сильный дождь, когда восьмого числа в шесть часов дня они подъехали к австрийской границе. Через нейтральную полосу было невозможно рассмотреть ни мост через Мораву, приток Дуная, ни строго охраняемые чешские сторожевые ворота.
Луиза не могла усидеть в машине. Шофер раскрыл огромный зонт, и они с Бенедиктом стояли под ним, тесно прижавшись друг к другу, вглядываясь вдаль. Прошло тридцать, сорок минут, но Луиза потеряла счет времени. Дождь навел ее на размышления о том, что обычно приходит в голову, когда человек тонет, — перед мысленным взором проносится целая жизнь. Она пыталась вспомнить, как выглядели отец, мать и даже Милош, мужчина, с которым она так ужасно обошлась, использовав его как трамплин, неодушевленную ступеньку на пути в новый мир, к иной жизни. Когда она думала о Наташе, то представляла ее такой, какой видела в последний раз — серьезной маленькой девчушкой семи-восьми лет, эдакого ангелочка с золотисто-рыжими хвостиками и веселой открытой улыбкой, кружившуюся у очага на кухне в балетной пачке, которую мать сшила для нее.
