– Конечно, – говорит она, и я иду к маленькой будке, чтобы закрыть карусель. Ряды белых ламп разом выключаются. Теперь лошади более темные, тусклые. Заперев денежный ящик (практически пустой) в будке, я предлагаю Райне следовать за мной. Мы идем вдоль забора вокруг карусели, запираем калитку, чтобы никто не мог проникнуть на территорию без бдительного ока билетерши. Этим завершается моя дневная ра-бота.
После того как калитка надежно заперта, мы с Райной идем на автомобильную стоянку, где мой велосипед с сиденьем цвета банана посажен на цепь у знака «Стоп».
– Черт, – говорит она, глядя на мобильник. – Я забыла, что родителей Паркера этим вечером в городе нет. У него могут быть гости. Так что потом скинь эсэмеску, хорошо? – Она крепко прижимается ко мне, прежде чем мы расходимся к нашим экипажам. – Уже скучаю по тебе!
– Ты тоже, – говорю я, наблюдая, как она поворачивает ключ в замке. Морщусь, когда вижу, как ее стройная фигура ныряет в жаркий автомобиль (темно-синий, я помню, но теперь для меня черный), длинная коса змеится по спине.
«Тук-тук-тук», – стучит в голове молоток.
* * *
Восемь дней. Сердце стучит, когда я еду по обсаженной лилиями подъездной дорожке к Городу призраков; мой ранец впитывает в себя маленькие озерца пота со спины, в тех местах, где касается ее. Я встаю на педали, когда склон прибавляет крутизны, пот течет по рукам, лбу, шее. Восемь дней. Я задаюсь вопросом, что она делает целый день в своей камере? Гадаю, злится ли она из-за того, что мы не нашли миллион долларов наличными, чтобы вызволить ее из тюрьмы, куда ей предстояло вернуться после вынесения приговора. С другой стороны, как она могла ожидать, что мы соберем миллион, если для залога у нас не нашлось бы и ста тысяч?
Я приковываю велосипед к фонарному столбу, достаю из ранца папку-гармошку, полную квитанций, контрактов, счетов – я перестала в них заглядывать, как только поняла, что каждый документ интересует меня не больше теоремы Пифагора, – прижимаю к груди и иду к сверкающему входу. Достаю ключи из бокового кармана моей плетеной сумочки, отпираю замок, открываю дверь, захожу.
– Папа? – зову я: рассчитывала увидеть его здесь, тоже с папками, помочь подготовить кабинет к совещанию, которое должно начаться через час, поставить стаканы, бутылки. Кондиционер работает, и моя кожа покрывается мурашками, пока я добираюсь до середины вестибюля. Пахнет только что законченным строительством. Такой запах надолго остается в подвалах, но вестибюль, конечно, выглядит лучше подвала, прежде всего благодаря этим огромным квадратным окнам, через которые вливается свет. Я прибавляю шагу, поворачиваю налево, в короткий коридор, который ведет к административной зоне кондоминиума, где находится и кабинет папы и Теда Оукли, гадаю, найду ли я там кого-то из них, погруженного в работу. Негромко стучу, а в ответ – тишина.
