Она отчаянно теребила его за лацканы пиджака.
— Брось меня, Борка! Я не буду на тебя сердиться. Очень я скверная! Не заслуживаю тебя! Брось меня-! Вернись к Яне! Я знаю, что недостойна тебя больше! И уж, конечно, не смею навязываться тебе, Борка!
Из глаз ее по раскрасневшимся щекам катились крупные слезы, она была очаровательна. Каким-то милым теплом веяло от ее нежных губ и мокрых щек. Сам того не желая, Борис принялся успокаивать ее, вытирать неудержимо лившиеся слезы. Гита спрятала лицо у него на груди и разрыдалась еще сильнее. Борис стал тихонько гладить ее по голове.
— Ну ладно, довольно плакать, перестань!
— Не могу, Борка! Мне надо бы выгнать его, я так и хотела, а тут как раз ты вошел…
— Но он ведь обнимал тебя… Верно? Это же факт!
— Нет, Борка, он только пробовал обнять, но я увернулась… И второй раз… Правда же… Второй раз…
— Все-таки…
— Нет, он наклонился ко мне… Ты не видел… Я схватила его за руки и оттолкнула, когда ты вошел… Не заметил разве, как я его оттолкнула? Не видел?
— Да, но он тебя поцеловал?
— Нет! Не успел! Он только собрался, а я его оттолкнула…
— Значит, не целовал он тебя?
— Ну что ты, как это можно? Я как двинула ему!
— Ни разу?
— Конечно. Я его оттолкнула, ты тут и вошел. Не видел? Он хотел было, да не успел… Неужели не видел?
— Нет, этого я не видел.
— Он собирался меня поцеловать, но я не позволила… Я по делу туда зашла, и он откуда-то взялся… Все же я виновата, что раньше давала ему повод… Признаюсь. Нужно было сразу его осадить, как я других осаживаю!
— Все-таки он целовал тебя.
— Бог с тобой, Борка!
— Правда?
— Допущу ли я? Так ли уж легко я раздаю поцелуи? Борка! Очень жаль, что ты плохо меня знаешь!
Он смотрел на нее, терзаемый сомнениями, но глаза ее были чисты, улыбчивы и прозрачно ясны, словно и тень лжи не коснулась их.
— Правда? — повторял он, готовый поверить ей — так хотелось ему обрести покой.
В ту ночь он напился до полусмерти, а на другой день обратился в профком с жалобой на молодого человека с «привлекательной внешностью». Потянулось расследование, завязалась переписка, но Борис ничего не добился, кроме насмешек и оскорблений. Выяснилось, что Гита сама поощряла парня, в чем многие упрекали ее. Честолюбивый супруг протестовал под влиянием Гиты — это бросало тень на его семейную честь — и, возмущенный, перешел вместе с женой на прядильную фабричку. Там они продержались с полгода, но поскольку работницы «из зависти развели склоку», перебрались на вязальную фабрику. Оттуда опять на ткацкую. Так они побывали чуть не на всех городских предприятиях. Наконец Борис заявил:
