— Уедем в Сливен, Борка, опротивело мне все. Таскаешься по этим проклятым софийским улицам, как побитая собака. Каждый от тебя нос воротит и взглянуть не хочет! Хватит!
— Я давно тебе говорил, а ты…
— Мало ли что было!
Они слегка повздорили, но быстро помирились, сломленные усталостью. Борис увязал чемоданы, взвалил их себе на спину, и они двинулись к трамвайной остановке. Уморились и пали духом. Как назло (такова уж судьба всех неудачников) пропустили первый трамвай, во второй не успели забраться, а в третьем их оштрафовали — не было уплачено за чемоданы. Заплатили штраф, хоть и поспорили, в отчаянии дав себе слово никогда не ступать на улицы негостеприимной столицы. Рассерженные и разобиженные, добрались они до вокзала, сели в поезд и отправились в Сливен — город их надежд.
В Сливене у Бориса были знакомые, которые сразу пришли ему на помощь и поместили в семейном общежитии при текстильной фабрике. Позже попытались осторожно вмешаться в его жизнь, повлиять на него. Вызвали в профком и посоветовали наладить семейные отношения, предупредив, что так дальше продолжаться не может. Борис взъелся на них и пригрозил уйти с фабрики, если они не оставят его в покое. Профкомовцев удивила эта вспышка, но все же его попросили поторопиться. Борис обещал. Так тянулось с полгода. Наконец он получил развод и оформил брак с Гитой. Как раз в это время произошло одно обстоятельство, которое нельзя было назвать приятным. В этот вечер Гита дежурила у себя в цехе и домой должна была вернуться поздно. Ничего плохого тут не было. Борис зашел за ней, чтобы, захватив ее, поужинать с друзьями.
Он явился в самом радостном настроении, от которого не осталось и следа после того, как, заглянув в боковую комнатку, где стоял учебный станок, он увидел Гиту в объятиях одного паренька. Паренек давно уже ее преследовал, и Гита как-то сказала — то ли в шутку, то ли всерьез, — что у него интересная внешность. Борис застыл на месте, а парень выскочил в открытое окно. Гита попыталась объяснить, почему он тут оказался, но Борис не слушал ее: учебный станок явно не имел ничего общего с объятиями парня. Какой ужас! Какое бесстыдство! Борис был вне себя. Ему хотелось бросить этого парня под колеса, сварить в котле красильного цеха, сунуть головой в чесальную машину, в клочья разорвать его «интересную внешность»!
Чтобы укротить его гнев, Гита со слезами стала уверять, что по-настоящему любит только его, Бориса, и никогда больше не позволит подобных глупостей… Она просто пожалела этого парня, который постоянно приставал к ней, и не смогла ему отказать… Но у него только внешность привлекательная, а не душа, как у Бориса. Она же ценит в мужчине душу гораздо больше, чем внешность… И никогда не променяет Бориса на какого-то смазливого нахала, если только Борис сам ее не оставит, потому что имеет сейчас на это полное право… Если, конечно, он разлюбил ее…
