— Это я и самъ понимаю и хочу забыть это дѣло въ угоду вамъ, — сказалъ паша. Онъ позвалъ офицера и велѣлъ ихъ выпустить.
Съ этой минуты паша и Благовъ сошлись.
Паша хвалилъ его и за тактъ, съ которымъ онъ не далъ разыграться страстямъ при себѣ на гуляньѣ (ибо, конечно, онъ узналъ все объ исторіи съ дервишемъ), и за то, что онъ такъ добродушно угощаетъ этого юродиваго дервиша, не дѣлаетъ различія между своими едіновѣрцами и турками, за то, наконецъ, что онъ такъ деликатно и тонко выхлопоталъ прощеніе молодымъ повѣсамъ нашимъ.
Всѣ говорили, что старый паша съ тѣхъ поръ уже очень полюбилъ г. Благова и что онъ предпочитаетъ его всѣмъ остальнымъ консуламъ. Самъ онъ бываетъ у него рѣдко, боясь возбудить зависть другихъ агентовъ, къ которымъ у него нѣтъ и охоты даже ѣздить часто; но онъ ужасно радъ, когда Благовъ приходитъ къ нему; вскакиваетъ, спѣшитъ къ нему навстрѣчу съ крикомъ: «Милости просимъ, милости просимъ!» угощаетъ его турецкими пирожками, совѣтуется съ нимъ насчетъ своихъ археологическихъ занятій и съ удовольствіемъ дѣлаетъ ему хатыръ45 тамъ, гдѣ только можетъ.
Чувалиди, который, несмотря на всю свою важность и медленность, умѣлъ иногда очень хорошо передразнивать людей, презабавно представлялъ, какъ паша хвалилъ всѣхъ консуловъ. Всѣ они у него хорошіе люди; каждый «эи-адамъ!», но, хваля ихъ, старикъ такъ искусно умѣлъ мѣнять тонъ и выраженіе лица, что каждый понималъ всю глубокую разницу его чувствъ и скрытыхъ мнѣній.
Надо было видѣть, какъ умѣлъ Чувалиди, сидя на диванѣ, подражать ему, какъ у него, удивительно быстро мѣнялись лицо и голосъ.
Про Корбетъ де-Леси, напримѣръ, Рауфъ-паша говорилъ снисходительно и сострадательно:
— Эи-адамъ! Хорошій человѣкъ! старичокъ.
Про Киркориди, эллина, сухо и равнодушно: «эи-адамъ».
Про австрійскаго консула серьезно и значительно:
— Эи-адамъ. Очень хорошій человѣкъ; уступчивый, сговорчивый, вчера онъ мнѣ сдѣлалъ большую уступку.
Про г. Бреше съ досадой и безпокойствомъ:
— Эи-адамъ! Хорошій человѣкъ. Что́ будемъ дѣлать! Франція очень сильная держава!
Но когда рѣчь заходила о Благовѣ, Рауфъ-паша восклицалъ съ восторгомъ:
— А! Благовъ, прекрасный молодой человѣкъ! Прекрасный! Пріятный молодой человѣкъ, откровенный, умный! Это садъ, увѣряю васъ, садъ, а не человѣкъ.
Говорятъ, будто бы паша даже часто обнималъ и цѣловалъ Благова и звалъ его: «сынъ мой!»
Вліяніе сильное имѣли на пашу только Благовъ и Бреше. Англичанинъ и австріецъ охотно сами ему во всемъ почти уступали, — одинъ по равнодушію и лѣни, другой по личной боязливости и вслѣдствіе слабой поддержки отъ интернунція. Киркориди тоже уcтупалъ пашѣ нерѣдко, хотя и поневолѣ. Самъ онъ былъ довольно тонокъ и очень твердъ; но Греція была слаба и вѣчно враждебна.
