— Это вчерашнее. Закончил вчера, — объяснил Томас. — Отняло у меня много времени, давалось очень трудно, но зато получилось… как надо.
Четырьмя или пятью годами раньше Томас решил, что хочет стать поэтом, таким же, как какой-то человек, которого он увидел в телевизоре и пришел в восторг. Степень умственной неполноценности среди больных синдромом Дауна сильно разнилась, от легкой до полного слабоумия. Томас был, конечно, умнее многих, но не мог научиться читать, а писал, да и то с трудом, только собственное имя. Но его это не остановило. Он попросил бумагу, клей, альбом и много старых журналов. Поскольку он редко о чем-то просил, а Джулия сдвинула бы горы, лишь бы ее брат получил все, что ему требовалось, очень скоро пожелания Томаса были выполнены. «Разные журналы, — сказал он, — с красивыми картинками… но и со страшными тоже… со всякими». Из «Тайм», «Ньюсуик», «Лайф», «Хот Рок», «Омни», «Севентин» и дюжины журналов других наименований он вырезал целые картинки и части картинок, раскладывал и приклеивал их так, словно они были словами, создавая некие последовательности образов, которые значили для него что-то важное. Некоторые из «стихотворений» состояли из пяти картинок, на другие уходили сотни, причем, приклеенные, они действительно напоминали целые поэмы, написанные белым стихом.
Джулия взяла у него альбом и отошла к креслу у окна, чтобы сосредоточиться на его последнем сочинении. Томас остался у стола, озабоченно наблюдая за ней.
Его стихотворения в картинках не рассказывали какую-либо историю, не создавали некую последовательность образов, но при этом и не возникало ощущения, что Томас бездумно клеил в альбом все подряд. Шпиль церкви, мышь, красивая женщина в изумрудном вечернем платье, поле маргариток, банка с колечками ананаса в сахарном сиропе компании «Доул», горка сдобных булочек, рубины, сверкающие на черном бархате в выставочном стенде, рыба с раззявленным ртом, смеющийся ребенок, молящаяся монахиня, женщина, плачущая над убитым на бог знает какой войне, пачка леденцов «Лайфсейверс», щенок с обвисшими ушами, одетые в черное монахини с накрахмаленными белыми апостольниками… из этих и из тысяч других картинок, которые лежали в коробках, Томас выбирал элементы для своих композиций. С самого начала Бобби видел какую-то сверхъестественную правильность многих из выбранных Томасом сочетаний, ощущал в них какой-то глубокий и одновременно наивный, пусть и недоступный ему смысл, улавливал какой-то загадочный ритм, но увы, на том все и заканчивалось. Тем не менее Бобби мог поклясться, что с годами стихотворения становились лучше, мастерство Томаса, несомненно, росло, хотя сам он по-прежнему ничего в них не понимал и не мог объяснить, на каких основаниях делал такой вывод. Наверное, срабатывала не логика, а интуиция, если не сказать, шестое чувство.
