Впрочем, исчезла эта преграда совсем не случайно. До сих пор консультант стоял вверху, над трудом этих простых людей. Теперь же, спустившись к ним, он попал в общий поток их творчества, проникся их энергией.
Было бы ошибочно думать, что за какие-то короткие часы Фини полностью переродился. Конечно, нет. Процесс перерождения всегда очень длительный. Но бывают мгновения, когда человек под влиянием известных причин решается сделать небольшую уступку, а потом увлекается и идет дальше. Это и случилось с Фини.
Только один раз за всю ночь он отвлекся от работы.
Проверяя сеть паропроводов, Фини наткнулся в одном полутемном углу на спящую Любу Соколову.
Девушка лежала на тюке пакли, свернувшись клубочком. Бледные отсветы пламени, вырывающегося из ближайшей печи, отражались на ее лице. Глаза были плотно сомкнуты, правая рука неловко подсунута под голову.
Фини минуту постоял над ней, покачал головой, потом сходил за своим пальто и укрыл им маленькую фигурку побежденного усталостью прораба. Она не проснулась, а только высвободила руку и провела ею по волосам, словно отгоняя от себя сон.
…В седьмом часу начало светать. Вьюга на улице утихла, но по-прежнему было сумрачно и морозно.
Ночная смена закончилась. Но, как и в прошлые дни, монтажники, занятые в отделении легких молотов, только подняли головы и прислушались к пению сирены. Они были свободны, но никто из цеха не уходил.
Поднял голову, прислушался к сирене и Фини, стоявший у рычагов молота номер шесть…
Прошло еще два часа.
И вот наступил самый главный момент, ради которого семь суток подряд трудились и которого, как праздника, ждали десятки слесарей, монтажников, мастеров, инженеров. И этот момент, словно радостный звон колокола, прозвучал и для Фини.
Калильщик Комаренко выхватил клещами из охваченной пламенем нагревательной печи раскаленную болванку и рывком подкинул ее на наковальню молота. Кузнец Есин, молчаливый и торжественный, нажал ногой на педаль. Раздался резкий, крепкий удар. Брызги искр, как пригоршня звезд, рассыпались вокруг. Еще удар, такой же крепкий и резкий, потом два коротких, и к обрезному прессу полетело первое звено гусеницы.
В 12 часов 45 минут дня на заводе вышла очередная листовка-молния: «Есть звенья гусениц!».
В полдень, после 28 часов работы, Фини, грязный, усталый, но довольный, сел в автомобиль, ослепительно сверкающий черным лаком, и поехал в гостиницу. На кузове машины, словно в награду ему, были наклеены листовки, возвестившие победу советских тружеников.
