Представить не может, но понял! И давай убивать, прочитав примечания. И все ж таки мне было жалко этого несчастного, тщеславного глупца, наверное, еще и потому, что видел так близко. Его жалкое лицо и эта фигура, распластанная на грязной мостовой… А главное – глаза!
Его приговорили к смерти, но я велел Кириллову дать ему бумагу – написать просьбу о помиловании. Однако он оставил бумагу чистой.
Его образ почему-то продолжал преследовать меня… И я решил: коли увижу раскаяние, все-таки помилую. В закрытой карете, вместе с адъютантом, который должен был передать приказ о помиловании, подъехал к плацу. Собралась охочая до этих страшных зрелищ огромная толпа. Ужасно! Надо отменить публичность казни, эту нашу азиатчину. Но тогда в чем её поучительность? Хотя есть ли вообще поучительность в таком зрелище?..
Я подъехал к плацу без охраны, в карете с опущенными занавесками.
Первый раз я видел казнь… Убийство, которое мог сам остановить…
Эшафот – высокий помост, окруженный со всех сторон железной решеткой. На нем – два деревянных столба с перекладиной. С перекладины свисали и раскачивались на ветру две петли. А рядом с эшафотом, на виду у всех, стояло нечто, прикрытое рогожей, которая не могла скрыть очертаний. Это был гроб, заготовленный для еще живого человека… Наконец подъехала колесница. Преступник сидел на скамейке спиною к лошадям, руки его были перевязаны сзади веревкою, черный сюртук солдатского сукна, черная фуражка без козырька, на груди – черная доска, на которой было написано «государственный преступник».
Он с усмешкой (!) смотрел перед собой – на солдат, выстроившихся вдоль помоста. В это время появился палач, назначенный к совершению казни… я до сих пор его вижу. На нем – кроваво-красная рубаха, а поверх нее – черный жилет. Нарядный! Подошел к преступнику, развязал ремни на руках и повел его наверх, к смерти. С той же усмешкой преступник вступил на эшафот и встал у столба. Палач стал рядом, правее его. Раздалась команда «на караул», палач снял с него фуражку. Прокурор громким голосом читал приговор Верховного суда. И наступило главное для меня. Священник подошел к нему… Как я ждал этого мгновения… Но преступник качнул головой – отверг его, не желая принять последнего напутствия. Не желал раскаяться даже перед встречей с Ним!
Я хотел уехать тотчас, но не мог оторваться от ужасного зрелища.
Палач как-то заботливо помог надеть белый балахон, который должен был скрыть его муки, его глаза… Я хорошо их запомнил… Набросил петлю…
