– Ты что ж, запрячь лошадь не умеешь?
Тот угрюмо молчит.
Я нашелся, ответил за него:
– Мы с Малороссии, у нас на волах ездят…
Подвела опять и агитация. В село приехали на телегах два весьма юных «крестьянина». Оказалось, «наши» привезли нам под сеном запрещенную литературу. Её напечатали на Западе и с великими трудами ввезли в Россию.
Но зачем она здесь? Кому её раздавать, если крестьяне читать и писать не умеют? Решено было читать её вслух. Баранников читал заунывно, и потому поручили мне. На следующий вечер Баранников повел меня к одному знакомому крестьянину. У мужика собрались гости – на смотрины его дочери…
Пока готовился стол и послали за женихом, Баранников завел главу семейства в отдельную комнату. Усадил его на стул.
И я торжественно стал читать прокламацию в стихах:
– Ой, ребята, плохо дело!
Наша барка на мель села!
Царь наш белый – кормщик пьяный!
Он завел на мель нас прямо!
Чтобы барка шла ходчее,
Надо кормщика – в три шеи!..
Баранников меня толкнул – дескать, гляди! Взглянул я на крестьянина и увидел на лице его крайнее внимание, даже какую-то особенную озабоченность. Баранников сказал крестьянину:
– По-моему, ты что-то хочешь спросить?
– Какие ж у тебя хорошие сапоги, – ответил тот, указывая на мои ноги. – За сколько купил такие?
Оказалось, он спрашивал меня недаром. Баранников уже вечером услышал, как крестьянин говорил работникам:
– Это ливолицинеры, доподлинно знаю. Речи богомерзкие говорят, и сапоги у них не наши…
Надо отдать должное Баранникову – он неумело агитировал, но умело следил за врагом, недаром военному делу учился. Выяснил, что ночью сметливый мужичок отправил работника в волость за урядником.
Пришлось нам опять уносить ноги…
Баранников предложил ехать в среднюю полосу. Дескать, там люди победнее и позлее. Под Владимиром в деревне мы нанялись в кузнечную мастерскую молотобойцами.
В это время пришли еще несколько «наших». Оказалось, по всей России «народников» (так нас прозвали) арестовывают. Как правило, доносили крестьяне…
К тому моменту крестьянская жизнь уже начала надоедать мне. Чувствовал, что и офицеру моему тоже…
Ночью Баранников сказал:
– Надо свертывать движение – не вышло. Народ не готов.
Помню, в предпоследний день мы ковали в полумраке нашей кузницы, в ней не было никаких окон, и освещал её только горн… В крестьянских рубахах и грубых фартуках мы били с Баранниковым в два молота, и наши удары отбивали на раскаленном железе непрерывную дробь. Тысячи железных искр вылетали огненными струями, вспыхивали в полутьме зарницами…
