Вепрянский уезжал в воскресенье. Город был пуст – Париж отдыхал в своем Булонском лесу. Я взял фиакр и проводил его до вокзала.
– Под чьим именем вы будете жить в Нью-Йорке? Я, может быть, вам напишу.
– Изобрету еще что-нибудь вроде князя Московского. Америка – глушь, но глушь с огромными деньгами. Мой совет – езжайте туда. Здесь вам опасно…
И мы расцеловались – в конце концов, он подарил мне свободу.
…Уже входя в вагон, обернулся и хохотнул:
– Как хорош! И такие деньги… Эх, мне бы твое лицо и твои деньги – я не то что Россию, весь мир перевернул бы!
Произошло это в кафе «Ротонда», где я обедал на другой день после отъезда экс-адъютанта.
Они вошли – забавная троица.
Один – смешной носатый молодой еврей. Рядом с ним – молодая пара. И какая!.. Я его сразу узнал. Это был тот, которого я видел у Нечаева. Тогда в квартире в тусклом свете я плохо разглядел его… Сейчас же был поражен его лицом: матовое, без малейшего румянца. Волосы цвета воронова крыла и черные глаза делали его непохожим на русского: его можно было легко принять за восточного человека, всего более за кавказца. Только незадолго до его гибели я узнал всю его биографию…
Его звали Александр Баранников. Его семья мечтала, чтобы он, как его покойный отец, стал генералом. Чтобы уйти из военного Павловского училища в революцию, он сделал то же, что придумал для меня Вепрянский, – инсценировал самоубийство. Оставил на берегу реки Невки свой мундир и записку к матери.
Как положено у медлительных натур, он долго принимал идеи Революции. Но когда принял, стал фанатиком. Множество добродетелей, которыми он, безусловно, обладал, делали его нетерпимым к слабостям других. Такие люди не дорожат ни своей жизнью, ни жизнями чужими… Я хорошо все это узнал впоследствии.
Его спутницей была она – Черная Мадонна, погубившая великого князя…
За эти полгода я стал типичным парижанином, но они меня узнали сразу.
Троица подошла к моему столику, и еврей сказал, усмехаясь:
– Вы русский!
Уже вскоре они сидели за моим столиком, уставленным едой. Причем ел один еврей. Ел жадно, не переставая при этом безостановочно говорить.
Она насмешливо глядела на то, как он ест.
Баранников молчал, цепко ощупывая меня взглядом. От этого человека исходила некая мрачная угроза. Я не знал тогда, что его кличка в революционной партии – Ангел Мести.
– Что такое Европа? – кричал еврей на всю «Ротонду» (приехавшие из России удивительно громко разговаривают). – Вот прошли в Европе революции. И что они дали? Капитализм – банки – победа сытого мещанства… Оно еще отвратительней аристократии. А что получил простой народ? Шиш! – Он поднес мне под нос кулак, испачканный чернилами. – У нас будет другое! У нас если народ поднимется и сметет нынешний строй, никакого капитализма не будет! В России у крестьян нет своего. У них все принадлежит обществу – общине! Вот вам и готовый социализм… Надо только разбудить народ… Мы должны научить его распоряжаться своей судьбой. Чтоб он захотел устроить свою жизнь без царя и камарильи… Внушив ему это желание, мы будем считать наше дело законченным и тогда совершенно устранимся. Поверьте, народ все устроит сам, и так хорошо, как нам даже и не снилось…
