Множество статей в газетах… В статьях французы… сочувствуют злодею! Вмиг все стало противно. Зачем их защищать, коли этот вздорный народ так нас не любит? Точнее, ненавидит, если сочувствует желанию убить беззащитного гостя, приехавшего им помочь.
И я тоже больше не люблю прекрасную Францию. Аплодирую фразе моего Саши: «Надеюсь, мы скоро оставим этот вертеп!»
Но решил выполнить до конца программу визита, чтобы никто не посмел подумать, будто Государь всея Руси испугался.
Императрица Евгения трогательно пыталась сесть рядом со мной – со стороны коляски, обращенной к опасной улице. Решительно попросил ее никогда этого не делать. Сказал:
– Смерть придет, когда ей должно прийти. Но об этом знает только Господь.
Я сказал ночью милой:
– Французы и Севастополь стали причиной смерти моего отца. Я клялся никогда не забывать этого. Но попытался забыть. И был тотчас наказан. В том, что теперь неминуемо случится с Францией, вижу руку Господа, карающего французского императора за прошлую несправедливость. Я уверен: дни его сочтены и огненные буквы горят на стене Валтасарова дворца…
Она молчала. Она понимала, что я не уверен в своих словах. Она поразительно точно знает, что я чувствую… Она всегда знает мою муку. Да, в интересах России поддержать Париж! Но… не могу!
Я вернулся в Петербург с твердым убеждением, что России в своей внешней политике следует ориентироваться на союз с Германией.
Маша встретила меня истерическими рыданиями:
– Я говорила… я умоляла… я настаивала – не ехать!..
Во время завтрака сказал:
– Мне хочется, чтобы ты назначила своей фрейлиной княгиню Екатерину Долгорукую…
– Ты уверен, что нам было мало той Долгорукой? – беспощадные тонкие губы усмехнулись.
Я промолчал.
– Я согласна, но попрошу тебя уважать во мне Императрицу, даже если ты не можешь уважать во мне женщину!
Раньше двор дружно не любил Императрицу. Теперь все дружно полюбили Машу, называют ее «святой», чтобы… чтобы всем вместе ненавидеть Катю!
Что ж, Сашенька Д. права: сердечная ненависть друг к другу – главная наша черта.
Во всяком случае, днем полковник Кириллов передал мне фразу Шувалова, которую тот посмел сказать Адлербергу:
– Оказалось, мы ехали в Париж из-за нее! Из-за нее рисковали жизнью Государя! Я сотру в порошок эту б…! Клянусь, он с ней расстанется.
Так что… придется расстаться с ним. Но хорош и Кириллов. Как они все любят друг друга. Все то же: «Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг друга едим и тем сыты бываем».
