И вообще он был скорее мертв, чем жив, и если бы не эта немилосердная боль, то считал бы себя покойником. О кости черепа бился тяжелый маятник, наполняя гудом мозг, во рту пересохло, огромный распухший язык вывалился изо рта, под веки кто-то насыпал раскаленный песок. Вадим попробовал отрыть глаза, но после нескольких неудачных попыток оставил это и со смирением стал ждать, когда все наконец закончится.
Все когда-то кончается, кончится и это. Все суета и суета сует. Смерть глупа и бессмысленна, как и сама жизнь. Только появилась в его судьбе женщина, ради которой он был готов пойти на все, даже на то, чтобы жениться, и тут его убили. Человека ведет судьба от одного испытания к другому, и награда за все — небытие. Так все устроено, к этому надо относиться спокойно, философски, все равно ничего другого не остается.
А потом Крот почувствовал какое-то движение рядом. Кто-то тронул его изломанную руку, а потом лизнул лицо.
«Василиск проголодался, — подумал Вадим. — Сейчас оближет кровь и начнет откусывать куски. Интересно, Волка уже сожрали или еще нет?»
Он почувствовал тепло разгорающегося камешка на груди, пек он немилосердно, потом маленькая лапка снова тронула его щеку.
— Человек…
Крот даже разочаровался, что его облизал не василиск, он так хотел, чтобы ушла немилосердная боль. Он вдохнул чуть больше воздуха, чтобы попросить бесенка от него отстал и дать ему спокойно умереть, но с пересохших губ сорвался только протяжный стон.
— Живой?..
В ответ Вадим снова простонал.
— Уходить…
— Ну как же уходить, если все тело изломано, — прошептал с горечью Крот. Он и сам удивился тому, что у него получилось что-то произнести. — Я же мертвый…
— Живой…
— Мертвый… — У Вадима, наконец, получилось вздохнуть полной грудью, и он тут же закашлялся, когда в легкие попала кровь. Этот кашель сотрясал все тело, он был настолько мучительным, настолько всколыхнул мучительную боль в грудной клетке и голове, что Крот заорал изо всей силы, стремясь криком выбросить из себя эту неописуемую муку: к сожалению, кричать мог только мысленно, поэтому облегчения это не принесло.
— Уходить…
— Иди сам! — Вадим выругался шепотом. — У меня все тело изломано.
— Вставай… — маленькие ручки тронули его руку, попытались поднять. — Уходить…
Камешек на груди загорелся огнем, и этот огонь потушил вспыхнувшую боль. Он даже смог отрыть глаза, и в слабом зеленоватом свете исходящем от лишайника со стен различить маленькую фигурку анчутки, сидевшего рядом.
