И тут юбилейный Комитет совершил еще одну непоправимую ошибку, перестав его замечать, ибо, повторим, все его члены стремились любой ценой избежать скандала; к тому же между ними и их противником возвышалась по соседству с картиной голубая гортензия в кадке, отчасти скрывавшая его от их взоров. Зато, к несчастью, старец был полностью на виду у публики, которая с интересом наблюдала за тем, как он, спокойно и даже не без удобства расположившись на своем невзрачном троне, заявлявшем о заложенной в нем способности вращаться периодическим поскрипываним, доставал футляр с очками и по- рыбьи дышал на стекла, меж тем как его почтенная голова, поношенный черный костюм и штиблеты с резинками единодушно свидетельствовали о своей принадлежности попавшему в нужду русскому предпринимателю.
Председатель встал за кафедру и начал вступительную речь. По всему залу шло громкое шушуканье, — всем, конечно, хотелось знать, кто это там расселся на сцене. Надев очки и упираясь в колени ладонями, старец сперва решительно направил взор на картину, потом повернулся лицом к публике и внимательно пробежал глазами по первому ряду. Ответные взгляды взметнулись от его сияющего черепа к курчавой голове на портрете, ибо за время нескончаемой председательской речи слухи о вторжении успели расползтись по залу, и кое-кто начинал уже тешить воображение мыслью, что поэт легендарной эпохи, накрепко к ней подшитый всеми учебниками, живой анахронизм, одушевленное ископаемое, выпавшее из сетей рыбака-невежды, новый Рип Ван Винкль — в старческой своей немощи посетил собрание, посвященное славе его юных дней.
— Мыслящая Россия, — сказал председатель, заканчивая речь, — всегда будет помнить имя Перова. Тютчев сказал, что страна наша никогда не забудет Пушкина, как не забывают первую любовь. Но про Перова мы можем сказать, что с его именем связаны наши первые опыты свободы. На поверхностный взгляд, эта свобода ограничивается поразительной щедростью перовских образов, близкой сердцу скорее художника, чем гражданина. Но мы, представители более трезвого поколения, способны расшифровать более глубокий, жизненный, общественный и гуманистический смысл в таких строках, как следующие:
Когда в тени кладбищенской стены
снег прячется от солнца запоздалый,
когда соседский мерин вороной
апрельскою лоснится синевою,
чьим отраженьем в мириадах луж
жонглирует, смеясь, земля-арапка,
— тогда смятенным как не рваться сердцем
ко всем больным, несчастным и слепым,
