К. больше не отвечал; кому это нужно, думал он, еще больше заморочивать себе голову, общаясь тут с нижними органами — сами признались, что они оттуда. Не все ли равно, что́ они говорят о вещах, в которых просто ничего не понимают. И такая их уверенность возможна только при их глупости. Несколько слов с человеком моего уровня прояснят все несравненно лучше, чем самые долгие разговоры с этими. Он несколько раз прошелся взад-вперед по остававшейся свободной части комнаты; старуха на той стороне притащила к окну деда, который был еще вдвое старше ее, и держала его, обхватив руками. Это представление надо было заканчивать.
— Отведите меня к вашему начальнику, — сказал К.
— Не раньше, чем он этого захочет, — сказал охранник, которого назвали Виллемом. — А теперь я вам советую, — прибавил он, — пойти в свою комнату, вести себя тихо и ждать, какие на ваш счет будут распоряжения. Мы вам советуем не отвлекаться на бесполезные мысли, а собраться: вам будут предъявлены серьезные претензии. Вы не проявили к нам такого отношения, какого заслуживала наша любезность; вы забыли, что уж кто бы мы ни были, но по крайней мере сейчас, в сравнении с вами, мы свободные люди, а это немалое преимущество. Тем не менее мы готовы, — если у вас есть деньги, — принести вам легкий завтрак из кафе напротив.
К. некоторое время стоял молча, не отвечая на это предложение. Может быть, если он откроет дверь в следующую комнату или даже дверь в прихожую, эти двое просто не посмеют его удерживать, может быть, если довести дело до крайностей, все разрешится самым простым образом. Но ведь может быть и так, что они его все же схватят, а уж после такого унижения будут потеряны и все его преимущества по отношению к ним, которые он в определенном смысле все-таки сейчас еще сохранял. Поэтому он предпочел определенность такого решения, к которому должен был привести естественный ход вещей, и вернулся в свою комнату, причем ни с его стороны, ни со стороны охранников не было больше произнесено ни слова.
Он упал на кровать и взял с умывального столика красивое яблоко, которое он с вечера припас на завтрак. Теперь это и был весь его завтрак, но, как он уверил себя, откусив первый, большой кусок, уж во всяком случае — лучший, чем завтрак из грязного ночного кафе, который он мог бы получить в виде поблажки от этих охранников. Он чувствовал себя спокойно и уверенно; хотя половину рабочего дня он сегодня будет отсутствовать в банке, но при том сравнительно высоком положении, которое он там занимает, это ему легко простят. Следует ли приводить в оправдание действительные причины? Он собирался так и поступить. А если ему не поверят, что в данном случае было бы вполне естественно, он может призвать в свидетели фрау Грубах или же обоих этих стариков с той стороны, которые сейчас, наверное, находятся на марше от того окна к этому. Удивительно было — по крайней мере, если следовать логике охранников, это было удивительно, — что они загнали его в его комнату и оставили одного, а ведь у него здесь десятки возможностей покончить с собой. Впрочем, он тут же спросил себя, на этот раз следуя своей логике, из-за чего? какие у него могли бы быть причины это сделать? Может быть, из-за того, что эти двое засели в соседней комнате и перехватили его завтрак? Это было настолько нелепо — кончать с собой, — что если бы даже он и захотел, он не смог бы совершить подобной нелепости. И, не будь ограниченность охранников столь явной, можно было бы предположить, что и они так же убеждены в этом, потому и оставили его без надзора, не видя тут никакой опасности. Но вот сейчас они могли бы увидеть, если бы хотели, как он идет к стенному шкафчику, в котором у него стоит бутылочка хорошего шнапса, как для начала он опрокидывает стопочку в качестве замены завтраку, а потом и вторую — для того, чтобы укрепиться духом; последнее — просто на всякий случай, на тот невероятный случай, если бы оказалось, что это нужно было сделать.
