— Почему она не вошла? — спросил он.
— Ей нельзя, — сказал высокий охранник, — вы же арестованный.
— Как это я могу быть арестован? Да еще таким вот образом?
— Опять, значит, начинаете, — сказал охранник, обмакивая хлеб с маслом в баночку с медом. — На такие вопросы мы не отвечаем.
— Вам придется на них ответить, — сказал К. — Вот мои документы, а теперь предъявите мне ваши, но прежде всего — ордер на арест.
— О Господи! — сказал охранник. — Вы, похоже, никак не свыкнетесь с вашим положением и только стараетесь нас разозлить, а ведь мы сейчас, наверное, самые близкие вам люди на свете; зря вы это!
— Это так, вы уж поверьте, — сказал Франц и, задержав на полпути руку с кофейной чашкой, которую нес ко рту, посмотрел на К. долгим, быть может, многозначительным, но непонятным взглядом.
К. невольно вступил с Францем в некий разговор взглядами, но затем все же хлопнул рукой по своим бумагам и сказал:
— Вот мои законные документы.
— Да на кой они нам сдались? — уже закричал высокий охранник. — Вы ведете себя, как ребенок, и только усугубляете. Чего вы добиваетесь? Вы что думаете, что такое большое дело, как ваш чертов процесс, быстрее закончится, если вы с нами, с охраной, будете спорить о законности и ордерах на арест? Мы кто? Мы — низовые сотрудники, вообще почти ничего не смыслим в документах и к вашему делу никакого отношения не имеем, просто нам платят за то, чтобы мы по десять часов в день вас сторожили. Вот и все, и больше мы никто, но при этом мы способны понимать, что те серьезные органы, в которых мы служим, прежде чем издать постановление о каком-то таком аресте, очень тщательно разрабатывают основания для этого ареста и личность арестованного. Ошибок тут не бывает. Наши органы, насколько я их знаю, а я знаю только самые нижние этажи, вовсе не занимаются какими-то там поисками виновных, но вина, как это и прописано в законе, сама притягивает их, и приходится высылать нас, охранников. Таков закон. И где тут может быть какая-то ошибка?
— Я не знаю такого закона.
— Тем хуже для вас, — сказал охранник.
— И не исключено, что он действует только в ваших головах, — К. хотел как-то проникнуть в мысли охранников, повернуть их в свою пользу или уцепиться за них. Но охранник спорить не стал, сказав лишь:
— Вы еще почувствуете, как он действует.
Тут вмешался Франц:
— Смотри, Виллем, сам признает, что не знает закона, и при этом утверждает, что невиновен.
— Ты совершенно прав, — сказал второй, — но до него же ничего не доходит.
