С тех пор Лео особо не думал о Камилле и ее странностях. По крайней мере, до тех пор, пока Рахиль не объявила ему, что их младшенький в качестве необходимого условия его присутствия в Швейцарских Альпах потребовал принять Камиллу в их команду. Так Лео стал подозревать, что эта весьма странная девчушка к тому же еще скороспелая манипуляторша. Но тогда подобная мысль скорее развлекла его. Чем он гордился более всего, так это своей терпимостью.
Да и кто здесь ставит условия? Самуэль, этот двенадцатилетний мальчишка? Это он смеет ставить родителей перед выбором? Шантажировать, не имея никакого авторитета? Невозможно поверить! Какая милая шутка!
Лео ничего не мог поделать с собой. Все это его смешило и трогало. Он был не в состоянии разделить тревоги Рахили и считал их обострением материнской ревности.
Он даже не сомневался в том, что это Камилла внушила Самуэлю идею взять ее с собой в Швейцарию. Самуэль не был столь предприимчив, чтобы додуматься до некоторых вещей. Но в то время как для Рахили такое влияние являлось причиной для беспокойства, для Лео это было чем-то веселым и очаровательным. Видеть Самуэля во власти этой странной девочки было настоящим спектаклем… Учитывая отношение Камиллы к родителям, ясно, что она хотела избежать обычных рождественских каникул с ненавистными родственниками, которые бы занимались разбором чудовищно дорогих подарков и обжорством. Да, мысль избавиться от всего этого кошмара была слишком привлекательна для нее. Ее восхищало и то, что Понтекорво, если исключить некоторые послабления, которые позволял себе Лео (какой-нибудь подарок для ребят, чтобы они не чувствовали себя слишком одинокими в бескрайнем мире закоснелых католиков), по определенным причинам вообще не праздновали Рождество. Такой случай нельзя было упускать. Так вызрел ее план операции «Анзер». И завершение его было успешным.
В Швейцарии Камилла оказалась в необычной, но, в сущности, подходящей для нее атмосфере и потому почувствовала необходимость отблагодарить того человека, который помог ей в воплощении ее грез. Эта благодарность обрела форму коротенького письма. Это было одно из тех первых писем, которые привели к тому, что сейчас наш узник — после того, как сполоснул водой лицо, не смея поднять глаза и взглянуть на своего бледного двойника в зеркале, — принялся вышагивать взад и вперед по комнате, мечтая о чашке кофе, как путник, затерянный в пустыне, мечтает об освежающем журчании фонтана.
