И что ты можешь противопоставить им? Ничего. Как ты защитишься от того, что тебе самому кажется не подлежащим обжалованию? От писем несовершеннолетней, от одолженных денег, от украденных денег и от всего прочего? Разница между тобой и этой девчонкой. Больше сказать нечего. Это самое убийственное средство в их руках. Твое солидное общественное положение в сравнении с хрупкостью двенадцатилетней крошки. Как сопоставить твою силу с ее слабостью? Именно так все происходит за толстыми стенами уютных буржуазных жилищ, которые, как ты наивно думал, будут защищать тебя до самой могилы. Но сейчас могильная пропасть, как никогда, близка. Так близка, что ты чувствуешь ее холод.
Набор стандартных извинений, которые имеются в распоряжении любого серийного насильника. И это твоя козырная карта? Боишься, что да. Твои оправдания, такие искренние и неопровержимые для тебя, едва ли их кто-то будет слушать. Все то, что люди готовы выслушать, легко откопать в строках той жалкой, паскудной переписки, в которой ты так неосторожно поучаствовал. Эта переписка рассказывает историю, сильно отличающуюся от той, которую ты сам хотел бы поведать и которую ты пережил. Единственная правдивая версия, в которую поверят все, это тошнотворная история о том, как пятидесятилетний мужчина, добившийся многого в своей жизни (но уже совершивший немало непростительных преступлений), изнасиловал двенадцатилетнюю девочку, у которой только недавно начались менструации и которая, кроме прочего, девушка твоего сына.
Возможно, пришло время осознать, что ничего нельзя поделать, что все бесполезно. Тебя приперли к стенке. Ты попался в ловушку, из которой непросто выпутаться. Кричать о том, что невиновен, объяснять семье, что это она, она, Камилла, а не ты, начала всю эту историю, начала и продолжила, — все абсолютно бессмысленно. Никто не спасет тебя от наказания, которое в неопытных и чистых головах твоих детей и благоразумной твоей женушки уже вынесено и почти исполнено. Тебе остается только плакать. Неудержимое детское желание начать хныкать, очистить организм непрекращающимся потоком слез. Но, по крайней мере, это ты мог бы ему позволить.
Вышло так, что Лео Понтекорво, вместо того, чтобы обсудить с женой и детьми случившееся, вместо того, чтобы успокоить их общими фразами вроде: спокойно, все уладится, все проблемы созданы для того, чтобы их решать; вместо того, чтобы сохранять олимпийское спокойствие, которое до некоторых пор многие считали его основным качеством; вместо того, чтобы прибегнуть к своему знаменитому оптимизму, — не смог придумать ничего лучше, как встать, открыть дверь кухни, выходящую на лестницу, постоять в нерешительности, как самоубийца перед последним шагом в пустоту, и убежать прочь в ту часть дома, которая обычно служила местом его уединения, спрятаться, забиться в нору, подальше от людей, которых он в тот момент боялся больше всего на свете. Больше судей, прессы, общественного мнения, отца и матери Камиллы, больше всех тех, кто только и ждал, чтобы снять с него шкуру. Он убежал, как вор, пойманный с поличным.
