Город грехов | страница 63
Всю ночь писатель блуждал по улицам города, переходя из одного сна в другой, и проснулся усталый, весь в пыли, со стертыми до крови ногами, сожалея о чем-то…
Было уже утро.
Писатель допил холодный чай в стакане с коричневыми полосками.
Он сидел и смотрел в окно, из которого открывался вид на Иудино болото.
Дверь неожиданно приоткрылась, и в комнату вошел участковый. Вел он себя довольно странно и выглядел не менее странно. Одна половина его лица улыбалась, а другая мучилась. И глаза у него были разные, и как будто с двойным дном. Там что-то колыхалось темное и страшное, как водоросли в мутной воде, напоминающие змей с вздутыми шеями.
— Что случилось?.. — спросил писатель.
— Собирайся… с вещами… — сказал участковый, вскользь глянув на писателя.
Писателя арестовали по подозрению в умышленной гибели скота…
По камере гулял ветер, было холодно.
Писатель встал, весь в ознобных мурашках, забегал из угла в угол, хлопая себя по бокам и пытаясь согреться. Услышав пение где-то в этажах, он замер, потом подошел к окну…
Спустя какое-то время дверь распахнулась, и в камеру вошел Вагнер, начальник тюрьмы.
— Говорят, ты играешь на флейте… — спросил Вагнер.
— Когда-то играл… — сказал писатель и, глянув на Вагнера, отвел взгляд…
Вагнер был женат. Его жена, Маргарита, блондинка, высокая, худая, одного с ним года, до замужества была оперной певицей. Детей у них не было живых. Две девочки умерли еще в малолетстве, а сын ушел из дома и пропал без вести. Семья Вагнера жила в башне на территории тюрьмы. И лето, и зиму Маргарита ходила в желтоватом, пятнистом халате. С мужем она почти не разговаривала, только хмурила свои густые брови. Правда, в настроении она пела, зажмуривалась и тянула что-нибудь жалобное, а Вагнер слушал. Голос у Маргариты был приятный. Когда она пела, лицо Вагнера преображалось…
Вагнер молча взял писателя за руку и повел его по коридорам и лестницам к себе в башню.
В комнате царили сумерки.
Какое-то время Вагнер, Маргарита и писатель сидели молча.
Сумерки сгустились и Маргарита запела, тихо, почти неслышно, постепенно повышая голос.
Писатель подыгрывал ей на флейте.
Сузив глаза и отвернувшись к окну, Вагнер молча слушал. Что он видел в отражении стекол, одному богу известно. Вдруг он начал сипло подвывать, сам не понимая, что делает, как в бреду…
После недолгого и тягостного молчания Маргарита начала другую песню.
У этой песни был другой голос, нежный, грустный…
Так это и тянулось час или два, а, может быть, вечность…