— Иди ко мне?.. — сказала она, обольстительно улыбаясь.
Писатель лег в гамак, неловко обнял блаженную, чтобы отдаться власти ее губ и наготы…
— Кто ты?.. ты не тот, кого я ждала… — Блаженная отстранилась. — Ты упал на меня как камень с неба… и ты еще смеешься?.. не смейся, ты повергаешь меня в смущение своим смехом…
Блаженная встала и пошла по аллее в сторону руин женского монастыря.
Помедлив, писатель повлекся за ней.
Он шел по дороге, по которой еще не ходил.
День затих. Померкли зарницы.
Наступила темнота, вокруг стало меньше живых, больше мертвых.
— Куда мы идем?.. — спросил писатель и очнулся на ложе, на котором лежал, как камень. На подоконнике сидела ворона. Она каркала, ела и гадила…
Помедлив, писатель накинул на плечи плед и вышел на террасу.
В кресле еврея сидел артист.
— С благополучным возвращением тебя… все в порядке?..
— Как видишь…
— Что слышно?.. что говорят в провинции?..
— В провинции говорят, что власть в городе захватили шлюхи… царит порнократия… и все с ужасом ждут исполнения проклятия… может быть, ты расскажешь, что на самом деле здесь творится?..
— Все переполнены страхом… кто может, спасается бегством… одним словом, кошмар… — Писатель вскользь глянул на артиста. — Ты нашел своего отца?..
— Нет… обошел все монастыри, но, увы…
— Почему монастыри?..
— Отец жил как монах, со страхом и осторожностью передавал то, что не всем доступно знать… помню, как он говорил о пришествии антихриста, в какой срок и время он откроется в образе человека, подобно тому, как открылся бог евреям… мне было 5 лет, когда он исчез… у меня от него осталась только фотография, на которой он во фраке с тростью… он был похож на англичанина… иногда я вижу его не живого, а как некое видение… так бывает во сне, видишь многое, но, проснувшись, ничего не находишь… дядя, и тетя говорили мне об отце, но так уклончиво и невнятно… даже нельзя с полной уверенностью сказать, что речь шла о нем… у него были разные имена и скверная репутация… что только ему не приписывали… тетя рисовала его в образе змея-искусителя… помню, я выбежал из ее комнаты весь в слезах, шел и бормотал, как безумный: «Лучше бы он умер…» — Тетя дала мне лекарство, выпив которое я впал в сон и спал три дня… меня беспокоили шумом толчками, но, открыв глаза, я лежал бесчувственно, совершенно не имея возможности говорить, и лишь водил глазами… в общем, вдобавок к измышлениям тети и дяди об отце, я добавил свои собственные…
— Один сказал, другой что-то слышал, иной видел… все это мне так знакомо…
