— Но прежняя жизнь загоняла нас в могилу.
— Загоняла. Но как же я по ней соскучилась, — сказала она. — По прежней жизни, которая загоняла нас в могилу.
— Я тоже. Хотя сегодня я узнал, что превратился в слабака и тряпку.
Она улыбнулась:
— Превратился, а?
Я кивнул.
Она вскинула голову:
— Ну, если уж на то пошло, ты изначально был не так чтобы уж очень крут.
— Я знаю, — сказал я. — Так что представь, в какого легковеса я теперь превратился.
— Черт, — сказала она. — Иногда я тебя просто до смерти люблю.
— Я тоже тебя люблю.
Она скользнула ногами по моим коленям, туда-сюда.
— Но ты очень хочешь вернуть ноутбук, да?
— Хочу.
— И собираешься его вернуть, да?
— Эта мысль приходила мне голову.
Она кивнула:
— При одном условии.
Я не ожидал, что она со мной согласится. А та малая часть меня, которая этого ожидала, уж точно не думала, что это случится так скоро. Я сел — внимательный и послушный, как ирландский сеттер.
— Каком?
— Возьми Буббу.
Бубба идеально подходил для этого задания не только потому, что был сложен как банковский сейф и не ведал страха. (Серьезно. Однажды он спросил меня, каково это — бояться. Сочувствие тоже было для него совершенно чуждой и непонятной концепцией.) Нет, для моих вечерних развлечений Бубба представлял собой особенную ценность потому, что последние несколько лет потратил, расширяя свой бизнес в направлении нелегальной медицины. Началось все с обычного вклада — он ссудил денег доктору, который лишился лицензии и хотел создать новую практику, обслуживая тех, кому не хотелось со своими огнестрельными и ножевыми ранениями, сотрясениями и поломанными костями обращаться в больницы. Разумеется, такому бизнесу нужны лекарства, и Буббе пришлось найти поставщиков нелегальных «легальных» препаратов. Поставки шли из Канады, и даже при всем трепе об ужесточении пограничного режима после 11 сентября ему каждый месяц исправно доставляли дюжины тридцатигаллонных пакетов с таблетками. Пока что он не потерял ни одного груза. Если страховая компания отказывалась покрывать стоимость лекарства или фармакологические компании требовали за него значительно больше, чем могли себе позволить представители рабочего или низшего класса, молва обычно вела их к одному из многочисленных связных Буббы — бармену, цветочнику, торговцу хот-догами или кассиру из магазинчика на углу. Скоро все, кто существовал вне системы здравоохранения или на ее грани, оказались у Буббы в долгу. Он не был Робин Гудом и брал свой процент. Но и «Пфайзером» он тоже не был и брал по-божески, 15–20 процентов, а не пытался вздрючить клиента, требуя тысячу процентов.
