А Мэллори с Кейти толклись на кухне. Они заглядывали в окошко духовки. Их окутал аромат шоколадного печенья. А Дереку хотелось пить. Они не могли его видеть. Он наблюдал за ними, затаив дыхание. У них спокойные и счастливые лица. Наверное, именно так они проводят выходные.
— Это завтрак? — спросил он, входя и едва сдерживая улыбку.
Мэллори вздрогнула от неожиданности. Вот как расстроились нервы от чужого вмешательства в ее жизнь. Из кроткой молодой матери она превратилась в настороженную, как тигрица, женщину. Проклятие! Не надо было ему упоминать о еде. Это для нее больная тема. Она и вчера чуть не разрыдалась, когда подумала, что обязана еще и готовить ему еду за свой счет.
Кейти крутилась возле него и радостно улыбалась.
— Де-век, хочешь печенья? Шоколадное, твое любимое!
Медленно развернувшись, Мэллори подбоченилась и уставилась на него.
— Она имеет в виду, что это ее любимое. Думает, раз она его любит, значит, и все остальные тоже.
— Она оказалась права. — Дерек тихо вздохнул, и Мэллори не смогла произнести, насколько он раздражает ее, стоя здесь.
Она сменила прозрачную пижаму на джинсовые безрукавку и шорты. Она была босиком. Он задержал восхищенный взгляд на ее стройной фигуре. Мэллори повязала волосы широкой лентой. Вполне подойдет, чтобы затянуть ее на его шее, подумал Дерек. И он знал, что если не сможет и далее контролировать свои бурные эмоции и порывы так же, как сейчас, то она в конце концов крепко подцепит его на крючок.
— Де-век! Де-век, достань карандаш.
Он поднял брови и посмотрел на Кейти. Она указывала на холодильник. Сколько раз маленькая Тори подговаривала его достать что-нибудь, когда грозная мама прятала от нее игрушки в шкафу.
— Конечно, — ответил Дерек не раздумывая и положил карандаш рядом с раскраской.
Мэллори сердито хмыкнула и убрала карандаш обратно.
— Я ведь уже говорила вам, не давайте Кейти этот маркер. Она разрисует себя, стены и все вокруг. В доме полно карандашей. Почему надо давать ей тот, что не стирается?
Не стирается, не смывается. То, что не сойдет. То, что останется с ним навсегда. Как свет обожания в глазах Мэллори, когда она смотрит на дочь. Или тот страстный трепет восторга, который смутил его, потряс, когда она, упав в его объятия, вдруг ощутила его жгучее желание.
Черт возьми, даже воспоминания о ней в его объятиях возбуждают в нем вожделение. Сейчас, кинув взгляд на его костюм ниже пояса, она бы решила, что у нее в доме поселился настоящий сексуальный маньяк. Наверняка она так подумает. Но он ведь военный летчик и обязан сохранять реноме.
