— Видите ли, Оленька, — сказал Косович очень мягко, как ребенку, и в этом я уловила деликатное высокомерие. — Есть вещи, о которых я не вправе вам рассказывать. Есть тайна личности, которую я не вправе доверять никому, и должен буду унести ее с собой.
— Но ведь она умерла! — удивилась я. — О какой тайне вы говорите?
— Тайны продолжают жить, когда люди умирают, — сказал Рудольф Иванович. — Я не могу сказать вам почти ничего без разрешения родителей Ангелины Олеговны. Но даже с их разрешения я могу сказать вам лишь немногое.
— Почему? — спросила я.
— Потому что диагнозы, которые ставят психоаналитики, — сказал Косович, вновь уставившись на пруд и говоря как бы с самим собой, — в руках недобросовестного человека, особенно журналиста, традиционно склонного к фантазированию и мифотворчеству, способны нанести вред не только памяти умершей, но и оставшимся в живых ее близким, лечившему умершую врачу, наконец, авторитету самой профессии, к которой я себя отношу.
— Хорошо, — сказала я, не обидевшись на его слова о журналистах, поскольку поняла, что речь идет не столько обо мне, сколько о его принципах. — Я сейчас позвоню Ксении Давыдовне и после этого вы мне расскажете то, что сочтете возможным.
— Прошу вас, — сказал он. — Сделайте одолжение. Но звонить Ксении Давыдовне нет необходимости, я уже успел с ней поговорить. Вам придется позвонить Олегу Георгиевичу Сереброву.
— Кстати, — сказала я. — Не могли бы вы объяснить мне, почему у Олега Георгиевича сложилось столь нелестное мнение о вас и вашем профессионализме. Он упоминал что-то о том, что вы рассказываете его жене о нем какие-то ужасные вещи…
— Ну что вы, Оля! — воскликнул Косович. — Что же ужасного в том, что у Олега Георгиевича до сих пор остались некоторые проблемы, характерные для подросткового возраста! Не могу и не хочу говорить вам больше, но, если вы хотя бы пару раз открывали Фрейда, вы должны сами понять общую суть этих проблем. А если понимаете, то поймете также, что больше ни слова о нем я вам сказать не смогу.
«Вот в чем дело! — поняла я. — Подростковая инфантильность! Но по его отношениям с окружающими этого не скажешь. Впрочем, — вспомнила я, — инфантильность у юношей проявляется прежде всего в отношениях с женщинами. Да, пожалуй, больше он мне ничего не скажет».
— Я открывала Фрейда, Рудольф Иванович, и понимаю, что вы мне сейчас сказали, — сделала я все же попытку. — Не требуя от вас подробностей и диагнозов, хочу задать только один вопрос. Могли ли существовать у Олега Георгиевича какие-то проблемы, я имею в виду психологические проблемы, связанные с его дочерью, Гелей?
