— Для того чтобы я тебе помогла, нам надо договориться об одной вещи, — сказала я.
В ее глазах мелькнул страх.
— Деньги? — почти шепотом спросила она. — У меня их мало. То есть почти нет. Но я достану…
О боже! Современные дети уже успели привыкнуть к могуществу этих «презренных бумажек»!
— Я говорю не о деньгах, — сказала я. — Не могу заверить тебя, что без них моя жизнь прекрасна и удивительна. Но давай все материальные вопросы решать потом. Сейчас меня куда больше волнует другая проблема — проблема нашей взаимной честности и твоей откровенности. Даже если тебе будет больно и неприятно говорить.
— Я согласна, — серьезно сказала Саша.
— Даже в том случае, если это будет касаться человека, который тебе дорог. Ты меня понимаешь? Иногда мы любим кого-то сильно, но, предположим, этот кто-то совершал в своей жизни нелицеприятные поступки… Нам не хочется о них вспоминать, и это естественно.
— Я поняла вас. Вы говорите о моей матери, — кивнула девочка.
Я удивленно посмотрела на нее.
— Но я говорила не о ней! Если это будет касаться твоего папы…
— О, вы просто его совсем не знаете! — горячо запротестовала Саша. — Мой папа несовместим с этими вашими нелицеприятными поступками. Конечно, он далеко не ангел, и у него, как у любого нормального человека, полным-полно недостатков, но они просто ерунда по сравнению с его достоинствами!
Ого, какая горячая защита!
Девочка явно была влюблена в своего отца и скорее бы согласилась с недостатками матери, но не отца… На ее щеках расцвели алые розы гнева, а губы подрагивали, будто детская обида коснулась их, заставив трепетать.
Я мягко дотронулась до ее руки.
— Саша, я хотела бы все-таки, чтобы ты ничего не скрывала и тогда, когда это будет касаться отца.
— Конечно, я не буду скрывать. Но если мой папа убил маму, я вообще ничего не понимаю в этой жизни! Может быть, поэтому я и пришла к вам. Потому что все пытаются убедить нас с Павликом в том, что он ее убил. У деда такой принцип — пережить горе можно только тогда, когда ты полностью в него окунешься. Он ставит превыше всего честность перед самим собой. Хотя я, например, знаю, что он и сам в это не верит, просто хочет нам показать, что… Ну, вот. Я запуталась. Эти взрослые иногда создают такую ужасную путаницу в голове. Но об этом потом, хорошо? Может быть, пока я буду рассказывать, я подберу определение для позиции моего деда…
Я могла бы поспорить с Воронцовым-старшим, надо ли открывать перед детьми все внутренние механизмы трагедии, но, в конце концов, это его дело. Может, он прав. Может быть, он хочет вырастить людей, готовых к жизни. Готовых быть сильнее и выше обстоятельств.
